По остывшим следам

Алексей Николаевич пошел на телеграф и отстучал депешу генерал-майору Таубе: «Ты на месте? Могу приехать через два дня?» Еще он дал телеграмму в Горный Зерентуй, начальнику Нерчинской каторги. В ней коллежский советник просил выслать в Казань все сведения о сбежавшем канцеляристе Вязальщикове. Формуляр, образцы почерка, а лучше всего фотокарточку. Вдруг такая имеется? Шансов на успех было немного. Наверняка Сайтани перед побегом стер все следы, уничтожил бумаги. Лыков беспокоил нерчинцев скорее для очистки совести.

Выйдя на улицу, сыщик задумался. Как убить время до вечера? Идти помогать казанцам? Неохота. Пусть они покажут себя. Любовницы беглых каторжников знают много такого, что будет полезно сыщику. Но извлечь эти сведения – дело техники. Васильев и его люди должны справиться и без советчика. И питерец решил дать себе отдых.

Он доехал до Среднего Кабана и сел там на пароходик. Их на озере было два, суденышки каждый час возили желающих на дальний конец, в сад «Аркадия». Лыков много слышал о саде, пришло время изучить его. Ничего себе оказалось местечко. Злачное, веселое, располагающее к флирту и пьяному разгулу. Тут и там проститутки предлагали себя одиноким мужчинам. Лыков вспомнил слова полицмейстера, что две трети из них больны венерией, и шарахался от сильфид, как черт от ладана. Зато сходил в летний театр, посмотрел бесстыжую пьеску «Проводник спальных вагонов». Откушал во вполне приличном ресторане, послушал духовой оркестр Ветлужского резервного батальона. Дал солдатикам рубль, и те сыграли по его просьбе несколько старых кавказских военных песен. Коллежский советник совсем раскис: растрогался, чуть слезу не пустил, старый дурень… Но взял себя в руки. Бабу, что ли, найти? Он теперь вдовец, греха в том нет… Ольга не узнает. А если бы и узнала? Она ведь не жена.

Ольга Дмитриевна Оконишникова была подруга Лыкова. Тридцатипятилетняя разводка проживала в скромной квартире доходного дома на Большой Ружейной. Сыщик встретил ее весной, когда хотелось женского тепла и внимания. Познакомились два свободных человека в буфете Мариинского театра. И на удивление быстро сошлись. Алексея Николаевича эта быстрота сначала удивила и даже покоробила. Но потом Ольга рассказала свою историю, и стало понятнее.

Она была дочерью ростовского купца средней руки. Ростов-на-Дону вырос в настоящий город недавно, и общество в нем еще не устоялось. И отец выдал дочку замуж за проходимца. Когда это выяснилось, было уже поздно: супруг отказался дать развод. Оконишников представлял из себя деспота провинциального разлива – наглый, властный, неумный. Но законы в России на стороне мужчин. Ольге ради свободы пришлось принять на себя вину в прелюбодеянии, которого она на самом деле не совершала. И откупиться от негодяя приданым. Теперь ей, как уличенной в грехе, запрещалось вторично выходить замуж. И детей не было. Женщина уехала в столицу, где скромно жила на проценты с небольшого капитала, доставшегося от отца. Ей очень хотелось иметь семью. Или хотя бы порядочного человека возле себя. Когда подвернулся немолодой вдовец, Ольга Дмитриевна сделала все, чтобы удержать его. Лыков открывался ей медленно, он не спешил брать на себя какие-либо обязательства. Но замечал, что ему уже хочется видеть подругу почаще. Как пойдет дальше, Алексей Николаевич старался не думать. Но нет-нет да вспоминал старую пословицу про коготок. Который ежели увяз, так всей птичке пропасть…

Вечером сыщик явился в управление полиции, но застал там лишь одну Анну Порфирьевну. Ее муж был на облаве, полицмейстер – тоже. Казанцы все надеялись поймать сбежавших обратников. Письмоводительница интересничала, строила столичному полковнику глазки, но как бы шутя, не переходя границы приличия. Выпив с милой дамочкой чаю, питерец отправился к себе в номера.

Все произошло в долю секунды. Он поднялся в комнату, закрыл за собой дверь. Начал снимать сюртук и вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Лыков успел сделать только одно движение, но самое важное: он закрыл горло левой рукой, выставив вперед локоть. Что-то блеснуло в темноте, и руку обожгла резкая боль. Не мешкая, Алексей Николаевич наугад двинул правой. Соперник кувыркнулся через голову, вскочил и опрометью, мимо сыщика, скользнул в дверь. Тот и не думал преследовать: рука адски болела, из нее хлестала кровь. Зажав рану, Лыков побежал на стойку.

Через час, перевязанный и пахнущий йодом, коллежский советник опять пил чай в обществе Анны Порфирьевны. Только на этот раз рядом сидели и пристав, и полицмейстер. Они уже осмотрели рану и одинаково поцокали языками. Длинный кривой рисунок, глубоко проникающий разрез – все указывало на знакомый почерк. Те самые африканские браслеты! Успев прикрыться, питерец спас себе жизнь. И даже огрызнулся, так что убийца счел за лучшее сбежать.

– Ну вы и хват, Алексей Николаевич, – уважительно констатировал полицмейстер. – От такого зверюги отбились. В темноте, неожиданно… Я бы уже остывал в морге. Бр-р!