По остывшим следам

Алексей Николаевич сжато сообщил поручику, что ищет расхитителей оружия с окружных складов. И ему необходимо проверить одного подозрительного коммивояжера, связанного с производителями пороха. Для убедительности предъявил и свой открытый лист.

Тут поручик удивил питерца. Он сообщил то, что тот мог бы и сам выяснить давным-давно. Оказалось, что окружные оружейные склады находятся на территории, приписанной к пороховому заводу. Далеко от цехов, но на заводской земле. У них свой караул, не подчиненный Лукницкому, и свои системы обеспечения. Но, поскольку земельный участок принадлежит предприятию, его охрана пикетирует склады по внешнему периметру. Это была важная новость для Лыкова. Если он найдет понимание у Лукницкого, то можно будет с его помощью наладить незаметное наблюдение за складами без содействия Карасса.

Очкарик оказался деловит и сообразителен. Он представился:

– Я адъютант командира завода поручик Самоквасов. Сам генерал-майор сейчас находится в серном магазине. Будет здесь через сорок минут. Соблаговолите подождать?

– Конечно, я же без предупреждения.

– Ваше открытое письмо адресовано чинам Министерства внутренних дел. По линии Военного министерства бумаг не имеете?

Алексей Николаевич заколебался. Разговор о конфликте с командующим войсками округа он заготовил для Лукницкого, стоило ли начинать его с поручиком? Но Самоквасов так умно смотрел из-за толстых линз, что коллежский советник решился. Он вынул письмо Редигера и объяснил, как у них с генералом от инфантерии не сложилось взаимопонимания. Адъютант забрал оба письма и отнес в кабинет командира. Сказал:

– Я изложу то, что услышал, Всеволоду Всеволодовичу. Немотивированные подозрения в адрес офицеров никому из военных не нравятся. И нам с ним тоже. Но это если немотивированные. Вы не подполковника Вачнадзе подозреваете?

Лыков опешил:

– У вас тоже есть догадки?

– Это к генерал-майору, – вежливо парировал Самоквасов. – Он решит, что говорить чиновнику из Департамента полиции. Но Всеволод Всеволодович – человек с государственным мышлением, ему междуведомственные дрязги неинтересны, он за правду. Уверен, что вы с ним договоритесь. А пока почитайте газеты…

Лыкова охватила дрожь нетерпения. Неужели он пришел по адресу? Ведь генерал Карасс тоже неглупый и порядочный, он далеко не солдафон. За турецкую войну награжден золотым оружием! Но вот сунул палки в колеса и считает себя правым… Каков другой генерал, Лукницкий, сыщик скоро узнает. Он унял себя и стал листать газеты, что лежали в приемной.

Верхняя называлась «Казанский вечер». Алексей Николаевич открыл раздел новостей. Музей восковых фигур Тихонова в саду «Тиволи» приглашает посетителей, вход десять копеек. В анатомический отдел дамы пускаются по пятницам. Ишь, неприличные подробности им подавай… Разыскивается сбежавший из Киевского кадетского корпуса Дмитрий Соболевский пятнадцати лет. Имеет обыкновение с революционными целями переодеваться в женское платье. При чем тут революционные цели? Это скорее к психиатру. Бывший диктатор генерал Трепов, по слухам, отравлен растительным алкалоидом, повар арестован. Глупости, у Трепова было больное сердце. В привезенном в Москву чучеле кита спрятано десять тысяч револьверов для террористов! Бред, бред…

Сыщик перешел в раздел политических новостей. Здесь его ждало еще большее разочарование. Например, за чистую монету выдавалось следующее сообщение из Жлобина. Там хоронили умершего рабочего. Похоронная процессия мирно шла по городу, казаки и конная полиция окружали ее. Ну, в беспокойные времена нужно… Вдруг прогремел провокационный выстрел. Автор заметки не стал уточнять, кем он был сделан, но явно не городовым. Царские опричники как будто только этого и ждали. В толпу полетел шквал пуль. Безоружные люди начали в панике разбегаться, но их догоняли и рубили шашками. Кровь рекой лилась по мостовым Жлобина. Когда все закончилось, оказалось, что десять человек мирных демонстрантов были убиты и пятнадцать ранены. Посреди улицы остался гроб с телом рабочего…

Что за идиотизм? Коллежский советник знал уже эту манеру «свободной» бесцензурной прессы. Она беззастенчиво марала власть, выливая на нее ушаты вранья, которое сама же и сочиняла. Масштаб лжи поражал: борзописцы как будто упражнялись в том, кто хлеще соврет. Как полицейские могли рубить толпу шашками, если по всей империи они у них не заточены? Единственное, что может сделать конный, – ударить плашмя, последней третью клинка. Будет порядочная гематома. Но ранить и тем более убить так невозможно. Но писаки этого не знали и состязались в глупости.