По понедельникам дома

А оратор между тем продолжал, улыбаясь несколько блаженной улыбкой человека, которого смесь водки, лафита, сотерна и шампанского привела в восхитительное настроение.

— Дело в том, видите ли, господа, дело, говорю, в том, что я приказал складывать капусту не в новый сарайчик, только-что устроенный во дворе и стоящий мне до ста рублей — нынче домовладельцам, господа, ой-о-ой! — а в старый, ветхий и полуразвалившийся, которым прежде пользовались жильцы. И тогда мужичок, продававший мне капусту, говорит: «А ведь вы, ваше здоровье, капустку сгноите в старом сарайчике. Прикажите ее складать в новый. Кочанкам сохраннее будет. Скажем, говорит, грубый овощ, а и он требует призора и хорошей компании». И вот, господа, этот недавний случай напомнил мне следующее: Если капусту следует охранять от порчи, давая ей, так сказать, уютное пристанище, то что же сказать о человеке? Сколь необходимо оно ему? Продолжая сию мысль дальше, мы убедимся, что человеку недостаточно своего только крова. Общественные его инстинкты заставляют его искать и крова ближнего, под гостеприимною сенью которого он мог бы найти уют, тепло, ласку и обмен мыслей… Вот именно такой кров, такой, можно сказать, центр единения родственных душ и представляет собою квартира нашего глубокоуважаемого и просвещенного хозяина. Так выпьем же за здоровье одного из блестящих представителей нашей адвокатуры и благороднейшего и добрейшего из людей, за здоровье Петра Петровича! Ура!

Речь о «капусте» вызвала аплодисменты. Все находили аллегорию остроумной. Растроганный хозяин облобызал оратора и даже закапал его щеку слезой.

Едва кончились приветствия хозяину, когда поднялся Иван Иванович и повел речь о влиянии женщин. Начав с Евы, он упомянул о замечательных женщинах всех веков, особенно подчеркнул значение парижских салонов и в заключение предложил тост в честь «нашей Дюдефан», очаровательной Марьи Ивановны.

Опять все шумно поднялись с мест и подходили к сияющей хозяйке. Дамы целовались, а мужчины прикладывались к ее руке.

Затем…

Но передать всех бесчисленных речей, которые говорились потом, решительно невозможно. Пришлось бы написать целый том. Замечу только, что ни один из гостей не был забыт. Каждый удостоился тоста. Сперва пили за здоровье петербургского гостя, «мастера слова», произведения которого (как говорил милейший хозяин, ни одного из них не читавший) достойны стать рядом с творениями Тургенева и Достоевского (Радугин, в это время готовый провалиться сквозь землю, после окончания речи чокался со всеми и даже обещал «молодой» писательнице принять ее на следующий день). Затем кто-то заговорил о Нансене для того, чтобы перейти к путешественнику по Абиссинии, свершившему подвиг, пожалуй, не маловажнее подвига Фритиофа Нансена… Затем произносились тосты в честь дам вообще и в честь каждой в отдельности, причем приходилось свершать экскурсии в область благотворительности (для пикантной брюнетки), воспитания детей, женской самостоятельности школьного преподавания и даже разливания чая. Не забыто было приветствием и молодое поколение в образе юнца-студента, — одним словом, речи и тосты шли одни за другими, пока не осталось ни одной капли вина в бутылках и пока каждый из присутствующих не был награжден всеми прилагательными, которые только существуют для обозначения добродетелей в превосходной степени.

VIII

В три часа утра два господина, молчавшие как «пни», возвращались домой (им было по пути) на отчаянном извозчике. Извозчик плелся еле-еле, так как господин, произнесший тост в честь зари будущего, не хотел в ночь настоящего давать с Новой Басманной на Плющиху более тридцати копеек.

Несколько времени они молчали.

Наконец один из них произнес:

— А ведь собственно говоря, порядочная каналья этот Петр Иванович.

— Ну и Марья Ивановна, можно сказать, дама занозистая…

— В будущий понедельник поедешь к Кондаловским?

— Обязательно. Отлично кормят… Ну, и вино хорошее… Да что-ж ты, скотина, едешь, словно покойников везешь! Поезжай скорей, мерзавец! — неожиданно прибавил один из застольных ораторов.

Извозчик зачмокал губами и захлестал вожжами свою кляченку.

IX

Когда гости, наконец, разъехались, Марья Ивановна не без самодовольного чувства сказала мужу:

— Не правда-ли, Петруша, сегодня у нас было особенно весело и непринужденно…

— Да, Маничка, и, главное, за ужином… Обмен мыслей… Речи… Отлично. Ну и вина таки порядочно выпили… Рублей на пятьдесят! — прибавил, принимая внезапно серьезный вид, Петр Петрович.

— И закуски, и ужин, и фрукты тоже стоили! — ответила Марья Ивановна, подавляя вздох.