По понятиям Лютого

Поединок продолжался. Звенели клинки, летели искры… Бой на мечах – это торжество силы и выносливости. Еще не придуманы рапиры и шпаги с их филигранным фехтованием, хитрыми финтами и секретными приемами, передающимися из поколения в поколение. Короткие и широкие римские мечи летали по прямым линиям: удар сверху вниз – защита снизу-вверх и ответный удар сверху-вниз, и снова защита снизу вверх… В каждый удар вкладывается вся сила, никаких хитростей тут не предвидится: идет жестокая рубка – кто пробьет защиту противника, тот и победит. И вдруг, отразивший очередной удар, исчерпавший и силу и инерцию, меч Модуса не ринулся вниз, а вопреки всем законам природы, под действием какой-то новой силы взлетел вверх, описал полукруг и пересек Кастулу шею! Из обрубка хлынула кровь, а голова вместе со шлемом гулко ударилась о пол и, подпрыгивая, покатилась к двери. Тело легионера, опрокинув скамью, тяжело повалилось на пол, вылетевший из ослабевшей руки меч звонко лязгнул о стену.

В тот же миг удерживающий второго солдата гигант выхватил откуда-то узкий, похожий на наконечник копья кинжал и принялся раз за разом втыкать ему в грудь, без труда прокалывая толстый кожаный нагрудник. Через минуту на полу лежали уже два окровавленных трупа римских солдат. Это означало, что все присутствующие подлежали распятию или сожжению – как решит римская власть.

– Бежим! – в ужасе воскликнул Квентин. – Быстро бежим!

– Спокойно! – прогудел голос, напоминающий звук иерихонской трубы. На пороге, уперев руки в необъятные бока, стояла насупленная Агунда. – Не бойтесь, странники, здесь вас никто не выдаст! Мы все против Рима! Слышали про сикариев? Не верьте, что они уничтожены! Погибли наши отцы и братья, но мы остались!

Великанша внимательно осмотрелась, почесала и без того взъерошенный затылок и принялась привычно отдавать команды:

– Цефас, ты с Итаном отвези эту падаль к Черной лощине и бросьте на съедение грифам. Через день от них останутся только кости. Доспехи, оружие и одежду отвезите подальше и закопайте поглубже. А коней продайте кочевникам, только тем, кто уходит из Иудеи, а не приходит сюда!

Гигант с челюстью на шарнире и его спутник молча встали и вынесли убитых на улицу. Игроки в кости им старательно помогали.

– Эвита, а ты с девочками уберите тут все и отмойте так, будто здесь даже никто пальца не порезал!

Лупы принялись немедленно выполнять указание. А Агунда подошла к Модусу и Квентину.

– А вы, красавчики, выпейте вина, чтобы успокоиться, и ложитесь спать. Завтра с утра двигайтесь дальше и забудьте про все, что было! – Тяжело раскачиваясь, она направилась к выходу, но остановилась и добавила: – Тем более, что ничего особенного и не было!

* * *

Им отвели довольно просторную комнату на первом этаже с окном, выходящим во двор. Раздевшись, Модус повалился на кровать. Он был абсолютно спокоен, как будто ничего не произошло. И это спокойствие исходило от перстня на пальце, который обволакивал его теплом и ощущением полного благополучия.

– Что это было?! – спросил Квентин. – Как ты выстоял? Этот Кастул опытный рубака, ты не мог выдержать ни одного удара! Неужели и правда тебе помогает нечистый?

Модус зевнул.

– Может быть… Но я его об этом не просил, – добавил он, засыпая.

Сон быстрый, как горный поток: год человеческой жизни пролетает между двумя вдохами. Модус спит беспокойно, вздрагивает, сжимает зубы, глазные яблоки шевелятся под покровами век. Он видит картины минувшего, в которых не может ничего изменить. Сон бежит, как вода. Крутые пороги, излучины, водовороты, глубокие ямы… Запутанная карта памяти. Где начало, где конец – неясно. Брызги, блики солнца на мокрых камнях. Все зыбко, все перемешано. Сны текут по одному им ведомому руслу.

…Погожий весенний день, зеленые холмы, голубое небо, запах цветущих деревьев. На одном из холмов – укрепленный замок, бывшая римская вилла, которая помнит еще времена императора Клавдия. Живший здесь военный трибун бежал, когда в Девоне вспыхнуло восстание, и Готриг Корнуоллский подарил здание Виллему – отцу Модуса. Замок пережил пожар и несколько осад. Крыша прохудилась, щели в стенах завешиваются коврами, а чаще – обычными овечьими шкурами и всяким тряпьем. Внутри он похож на обычный деревенский двор, грязный и неухоженный. Зато снаружи кажется неприступным. Особенно отсюда, с берега реки.

Модус и Ева лежат в траве, разморенные любовью и жарой. Оба стройные, обнаженные, им по шестнадцать лет. Любовь кажется острой увлекательной игрой, чем-то вроде игры в кости, в которой им выпадают одни шестерки. Да и вся жизнь такая игра…

– Когда-нибудь мы прогоним римлян, и я стану королем этой земли, – слышит он свой голос, молодой и дерзкий.

– А я стану королевой? – спрашивает она, закинув белую ногу на его смуглый торс.

– Конечно.

– Мы будем жить в твоем замке?

Приподняв голову, он смотрит на высокие каменные стены по ту сторону реки.

– Нет. Я дойду до Рима и завоюю его, мы будем жить во дворце римских королей.