По поводу одной машины

Осипшим голосом, умоляюще:

— Я же его бросила! Ты сам видел… Раньше я обманывала, а теперь у меня правда никого, кроме тебя, нет. Но если и ты…

Тут взгляд ее падает на зеленый кружочек, чуть повыше руки. А палец совсем на другой кнопке, на красной, которая служит для остановки машины! Значит, с тех самых пор, как Сальваторе ушел, не сказав ни слова, ни разу не обернувшись, она все время нажимала не на ту кнопку!

Заспешив:

— Нет, нет, ничего не случилось. — А сама нащупывает зеленую кнопку, нажимает на нее. — Ведь правда, ничего не случилось? У нас с тобой все по-прежнему. Даже лучше. Лучше, чем раньше. Лучше, лучше, — твердит она под нарастающий гул «Авангарда». Вместе с гулом возникает и прежний скрежещущий звук. Все громче, громче… — А этот идиот уверял, что мне почудилось!

XXVI

Маркантонио возмущается:

— Фу, ты! Добиться аудиенции у его превосходительства господина префекта и то проще. Впрочем, что с него возьмешь! Деревенщина, что один, что другой…

У Маркантонио всегда крайности: или зевает, или бушует. Он пробовал подступиться к Сальваторе и так, и эдак.

— Давай встретимся после работы! Неужели твоя краля не может один раз добраться до дома без провожатого?

Сальваторе: — К сожалению, не могу.

— Ну, тогда попозже.

— Право же, не могу.

— Ах ты сукин… — Но спохватился, прикусил язык и заговорил по-другому, тоном пожилого монаха-балагура — Уж не думаешь ли ты, что я хочу обратить тебя в свою веру? В моей партии и без тебя народу хоть отбавляй… Другой такой мощной и победоносной нет!

— Очень рад. Очень рад, — бормотал Сальваторе. Он Маркантонио уважает — в деревне принято уважать старших. Если бы не боязнь насмешек (непременно обзовут «авангардистом»), он обращался бы к Маркантонио на «вы».

— Значит, договорились: завтра вечером.

— А нельзя ли отложить до пятницы?

Эта волынка тянется несколько дней. Всему должен быть предел, и Маркантонио решает: сегодня или никогда.

Вот уже часа три, как он за ним наблюдает. Наверное, у этого парня вместо мочевого пузыря бурдюк, недоумевает Маркантонио. Маркантонио уже готов был отказаться от своего замысла, как вдруг заметил, что Сальваторе отделился от своего сиамского близнеца — сварочного аппарата на каталке — и направился в уборную. Слава богу! Маркантонио, на середине прервав разгрузку, вскочил на свой «Форк-лифт» и покатил зигзагами через весь цех. Поставил автокар к стенке, шмыгнул в уборную, но — вот проклятье! — Сальваторе заперся в отдельной кабине. Не прошло и полминуты, как он вышел — серьезный, поглощенный в собственные мысли, застегнутый на все пуговицы. Маркантонио ухватил его за рукав:

— Ну, как жизнь? С девчонкой получается? Дело идет на лад? — Доверительно — Между нами говоря, какого лешего вы ждете? Благословения папы римского? Она девка что надо, можешь мне поверить, я в этом разбираюсь. Ты тоже, что называется, не урод. Любите друг друга. В чем же дело? Послушай меня: упустишь момент— пиши пропало.

Маркантонио оседлал своего любимого конька. Но на сей раз Сильвия взяла с него слово, что он не будет вмешиваться. «Нам заниматься интригами не к лицу».

Сильвия говорит даже не «нам», а «нам, коммунистам». И добавляет: «старой школы». Короче говоря, если Маркантонио и сделал сватовской заход, то лишь из желания заставить этого увальчя раскрыть карты. Так, попутно.

— Хм, — мычит Сальваторе в раздумье.

— Что значит по вашим деревенским понятиям «хм»? Хотя, с другой стороны, тебя тоже понять можно. Тебе попалась девушка, которая знает себе цену. Прокатить ее на мотороллере при луне еще ничего не значит. Знаешь, что я тебе советую? Была не была: подавай заявление о регистрации, женись, и через положенные две недели она будет твоей — по закону. Прямой путь — самый лучший, можешь мне поверить. Проверено на собственном опыте. Хочешь, я с ней поговорю?

Сальваторе (поспешно): — Ради бога, не надо. — Потом: — Мне надо бежать в цех.

— Обожди минуту, побежим вместе… Ведь ты ее любишь, правда? Ведь ты бы расстроился, если бы с ней что-нибудь случилось?

Сальваторе: — Ничего с ней не случится. А мне надо идти.

— Ну, иди, иди, зануда. Подожди, ответь только на один вопрос, и, честное слово, я тебя отпущу. Ты замечаешь, как она изменилась, какая стала нервная?

— Нет. Она очень даже спокойная. А нервничать начинает, только когда подходит к дому.

— Вот видишь? А я что говорил! Сам признаешь, что с ней творится неладное.

Сальваторе раздумывает. Чтобы сообразить, как ответить, ему надо немало времени.

— Она честная, ни с кем не путается.

— У вас, деревенских, только одно на уме: «честная или не честная», — досадует Маркантонио.

— А чего ж тут мудрить, если… она честная.

— Я бы тебе сказал, из-за чего она нервничает, да не могу. Никак не могу: поклялся. А то бы твоя южная кровь взыграла…

Таким образом, первый разговор Маркантонио кончил, а второй не получился, так и застрял посредине.

Сальваторе: — Я пойду. Охранник застанет, попадет…

Тут в уборную вошел известный своей въедливостью, любопытством и болтливостью Джеппа с пресса и, не торопясь, пристроился в двух-трех шагах.