В моей голове пронесся рой мыслей, хотя раньше я искренне считала — верила, — что, когда (если) подобный момент наступит, не смогу соображать здраво. А сейчас сознание заполонили вопросы. Что дальше? Что я должна делать? А что, если?.. — и тысяча если. И во главе бешеного роя сомнение, совсем недавно бывшее маленьким червяком, отчетливое, заставившее меня — с огромным трудом — оторваться от парня и прошептать тихо-тихо, даже жалко:
— Не надо…
И если бы Дима не послушался, продолжил, я бы сдалась — да с удовольствием бы сдалась, — позволила ему что угодно, оправдываясь тем, что сделала все, что могла. Но он остановился.
Отпустил меня, отступил на шаг, посмотрел прямо в глаза.
— Теперь и сама понимаешь, что я не зря оставляю дистанцию, — только и сказал он. И сам протянул мне тунику, которую я тут же надела. — Тебе скоро домой.
Мне вдруг стало невообразимо плохо. Печально, больно, обидно и страшно одновременно. Так, что я позорно заплакала.
— Я не хочу домой… — только и произнесла, шмыгая носом, позволяя обнять себя, гладить по голове. — Не хочу туда, к этому околдовавшему маму ублюдку… я боюсь за нее, за папу, за тебя, за себя… правда, очень боюсь его…
— Он не посмеет ничего тебе сделать, — тихо, но с непоколебимой уверенностью, произнес Дима, перебирая мои волосы. Недавно он сказал, что ему нравится их цвет — я не поверила. А сейчас безоговорочно верила в гораздо более невероятные вещи. Что все будет в порядке, что мы все будем счастливы, что Дима всегда будет со мной… — Я пойду с тобой. Должен же познакомиться как следует с твоей мамой и убедить ее, что я отличный парень и ее дочурка в надежных руках.
Спорить я не стала. Только благодарно шмыгнула носом, почувствовав — наконец-то — себя абсолютно защищенной.
В десять пятьдесят пять мы с Димой стояли под дверьми моей квартиры: я искала ключи в недрах сумочки (должно быть, это самое женское, что есть во мне), а этот гад отпускал ехидные комментарии на тему черной дыры и Нарнии в пределах одного конкретно взятого кожаного изделия.
Я не выдержала, послала его в ту самую Нарнию, пожелав вот так вот всегда мучиться с поиском вещей. А все потому, что чертовски нервничала, что было более чем оправданно. Маму я, конечно, предупредила, что приду не одна, а с молодым человеком (звучит-то как официально, бррр!), но, во-первых, такое вот знакомство было мне впервой, а, во-вторых, обстоятельства играли совсем не в нашу сторону. Мама сказала, что Антон зайдет где-то к двум, и к этому времени я твердо решила спровадить Диму, несмотря на все кощунственные желания. Не стоит им встречаться, печенкой чую, не стоит.
— Нашла!
Хотя, закралась кощунственная мысль, лучше бы не находила.
— Мам, мы пришли, — закричала я с порога скорее по привычке. Разулась, повесила куртку на вешалку — Дима стоял, не решаясь раздеться. И даже не отпустил колкую шуточку на тему моего скопления брелков на крючке для одежды.
Нервничал. Даже он.
— Доброе утро, — в коридор из кухни вынырнула улыбающаяся мама. И тут же перестала улыбаться. Узнала.
— Дмитрий, я полагаю? — похолодевшим тоном спросила она, глядя на меня так, что мне тут же захотелось не просто провалиться под землю — пропахать всю нашу планету и оказаться на другом конце земного шара.
Дима сдержанно поприветствовал ее и сжал мою ладонь. Хотел успокоить, но только ли меня?
— Не стойте, проходите в зал, чайник скоро вскипит, — сказав это, мама снова скрылась в кухне. Надо было идти к ней, объяснить все, будучи наедине, но я не решилась ровно до того момента, как не раздался свист чайника. Но, даже когда я пришла на кухню помочь, мама не произнесла ни слова.
— Моя дочь была у вас? — это было первым, что спросила мама, причем исключительно у Димы. На меня она словно не обратила внимания.
— Некоторое время, — спокойно ответил парень. — Но вам не стоит волноваться по этому поводу.
— Это мне решать, — все так же холодно отрезала мама и только тогда посмотрела на меня. — Рита, я забыла сахар. Принеси, пожалуйста.
«Зачем?» — хотела было спросить я, памятуя, что и она, и Дима пьют чай без сахара, но спорить не стала. Хочет на время отослать меня? Пожалуйста. Только…
…только ноги мои почему-то дрожали. Хотя, причины были, и вполне определенные. И самая яркая — этот мамин взгляд. Ведь больше всего в жизни я всегда боялась ее разочаровать. И сейчас боюсь, а, по всему выходит, разочаровываю. Не слушаю, обманываю, не держу обещания. Ужасная дочь, которую только и остается, что за сахаром посылать, хотя я и про это почти забыла, предавшись неуместному самобичеванию.
— Какие у тебя планы относительно моей дочери? — услышала я и застыла возле двери. Сердце замерло, словно боялось услышать ответ.
— Все зависит от нее, — донесся спокойный — гораздо более, чем когда меня так «тонко» попросили выйти — голос Димы. — Я люблю ее и никогда не причиню ей вред.
И тишина, которую мне пришлось так беспардонно нарушить.