— Надо же, а у меня сложилось иное мнение, — самым ужасным было то, что Кирилл Викторович смотрел на меня, не отвлекаясь на более чем недовольного племянника. И под этим взглядом становилось так неуютно, что даже слова, сказанные все тем же чуть ленивым тоном, показались мне хлыстом. — Вот скажите, любезная Маргарита, вы бы на месте моего невежливого племянника бежали бы за девушкой, игнорируя правила дорожного движения и поведения в общественных местах вроде больницы, если бы она не была вам подругой?
Ну и что ответить, когда на тебя так смотрят? Разве что провалиться куда-то в центр Земли, да сгореть там поскорее — лишь бы больше не видеть этих ледяных глаз.
— В любом случае, ребятишки, — мужчина чему-то усмехнулся, а потом посмотрел в упор уже на нас двоих. Не знаю, как ему это удалось, но я снова поежилась, а Дима выровнялся в кресле. — Вам следует ограничить свое общение, или хотя бы не афишировать его. Иначе может случиться что-то плохое.
— Почему это? — резче, гораздо резче, чем следовало, спросила я, с вызовом взглянув на врача. Именно его приказной тон, да еще и это проклятое полуобъяснение, словно вернули меня в реальность — напомнили о том, что я больше всего ненавижу. А больше всего я ненавижу, именно когда мне приказывают, тем более не объясняя при этом ровным счетом ничего. Да и у каждого подростка на клеточном уровне привита привычка идти наперекор, а я все-таки обычный подросток, пусть и не совсем среднестатистический.
Моя вспышка удивила не столько дядю, сколько племянника, который сейчас, судя по всему, пытался найти свою челюсть. Но, впрочем, Дима очень быстро справился с удивлением, и на его губах расцвела улыбка, донельзя похожая на усмешку его дяди.
— Интересная вы личность, Маргарита, — Кирилл Викторович достал еще одну сигарету, а потом недвусмысленно протянул пачку племяннику. Тот отрицательно мотнул головой, на что мужчина лишь скептически хмыкнул. И вот уж не знаю, что поразило меня больше: то, как он спокойно предлагал несовершеннолетнему сигареты, учитывая, что он сам врач, или же то, что Дима отказался — хотя, если я не ошибаюсь, он курил, ну или, во всяком случае, все так считали.
— Так вы ответите на мой вопрос? — напомнила я, отогнав ненужные мысли о стереотипности мышления некоторых конкретных личностей и связанной с этим заторможенности восприятия — я всегда отгоняю от себя нехорошие мысли всякими заумными словечками, от которых у любого, в том числе и у меня, кипит мозг.
— Я бы с удовольствием, но… — врач развел руками, и тут в кабинет постучалась медсестра.
— Кирилл Викторович, вы срочно нужны в 27 палате, — женщина была немного обеспокоенной, да и то неизвестно, из-за чего: из-за того, что что-то произошло с больным, или из-за того, что потревожила начальство. Не знаю, почему я сделала такие выводы, но второй вариант показался мне более убедительным.
— Вот видите, по независящим от меня обстоятельствам, — губы Кирилла Викторовича сложились в улыбку, от которой у меня тут же появилось острое желание кого-нибудь ударить. — Но, думаю, мы с вами еще встретимся, и тогда я постараюсь ответить на ваши вопросы, Марго, — и он покинул свой кабинет, напоследок слишком уж многозначительно окинув взглядом сначала меня, а потом Диму. Да еще и это его «Марго»… была в этом обращении слишком уж непонятная и неприятная мне интонация.
— Вот показушник, — голос Димы заставил меня вздрогнуть: слишком уж неожиданно он прозвучал для меня, погрузившейся в собственные мысли. — Избалованный, самовлюбленный и полностью обделенный чувством такта тип.
Странно, но в голосе Воронцова не было раздражения или злости, лишь усталость и смирение — словно он давно привык к такому дяде и принимает его таким, какой он есть. Хотя, почему «словно»? Наверняка так оно и есть, только с чего парень вдруг говорит подобное здесь и… мне, по сути, никем ему не являющейся?