По праву рождения

  -- Покинуть Петербург? - Эта новость была для него страшнее, чем новость о том, что он больше не должен видеться с Анной. Он понимал, что она была, не так уж и нужна ему. Ему были нужны Петербург, Зимний дворец, служба при дворе, блистательная карьера. И теперь он всего этого лишится. Всего. Тогда зачем вообще жить? Зачем дышать? Зачем страдать? - Он зашагал взад вперед по камере. - Нет, - упрямо произнес он.

   Наблюдая за молодым человеком, адъютант ощутил доселе неведомое чувство брезгливости. Он считал, что Репнин влюблен в девушку, но волею судьбы обречен, быть в разлуке с ней. И что же на самом деле? От княжны он отказался с легкостью, а от Петербурга не желает.

  -- Что ж. Тогда нам больше не о чем говорить. - Высокомерно произнес он. - Прощайте. - Он сделал несколько шагов к двери, прежде, чем его остановил голос Николая.

  -- Постойте! Как прощайте! - Ужас в этот момент охватил поручика. Он просто не мог остаться здесь. Вдруг так захотелось жить, дышать свежим воздухом, снова увидеть солнце. И к черту Петербург, к черту карьеру. Просто жить где-нибудь в тиши с Викторией и наслаждаться жизнью. - Не уходите! Я согласен!

   Белинский остановился и снова посмотрел на Николая.

  -- Замечательно. Я сейчас уйду, а вам еще какое-то время придется побыть здесь. Но не беспокойтесь, сегодня к вечеру вы будете свободны.

  -- К вечеру? А сейчас... - Николай не хотел оставаться здесь ни минуты, но в то же время понимал, что придется потерпеть.

  -- Сейчас десять часов утра.

  -- Сколько я здесь?

  -- Двадцать восемь дней, - произнес Белинский, стукнув в дверь. Та тут же открылась, выпуская адъютанта из подземелья.

  -- Двадцать восемь дней, - прошептал Николай. - Двадцать восемь дней украденной жизни.

   Начальник тюрьмы пил свой утренний кофе, когда к нему пожаловал неожиданный гость. Он вскочил со стула, застегивая мундир и вытягиваясь перед его высочеством.

   Роман Александрович лениво обвел взглядом кабинет. Ему было не приятно находиться здесь и появилось желание поскорее разобраться с делами и уйти.

  -- Ваше высочество. Я... я так ... рад, - мялся офицер.

  -- Оставим. Оставим любезности. - Роман прошел к столу. Он бросил на него свернутый лист бумаги, перетянутый лентой и скрепленный печатью государя.

   Офицер, как завороженный смотрел на документ, не понимая в чем дело.

  -- У меня мало времени. Я очень спешу, - надменно произнес Романов. - Он бросил беглый взгляд на офицера и тут же отвернулся.

  -- Конечно, ваше высочество. Все, что вы потребуете, - подобострастно произнес военный.

   Роман бросил на офицера насмешливый взгляд.

  -- Это приказ об освобождении графа Ростопчина. Приведите его немедленно.

  -- Графа, - побледнел начальник тюрьмы. Рука потянулась к вороту.

   Роман сразу же сбросил свою медлительность, настороженно посмотрел на собеседника.

  -- Графа Ростопчина. Надеюсь, вы знаете, кто находится в вашем ведении.

  -- О, конечно, ваше высочество. Я. Я знаю. Но...

  -- Что?

  -- Я. Я еще сегодня ночью отправил донесение во дворец.

   Роман почувствовал, как ледяной холод прошел по его телу.

  -- Я думал, вы знаете. - Офицер смотрел на Романова, но, не дождавшись ответа, произнес: - Он повесился. Сегодня ночью. В камере. - Начальник тюрьмы продолжал смотреть на его высочество, на его холодное не проницаемое лицо. - Он записку оставил. Для супруги.

  -- Выйдите. - Металлически произнес его высочество.

  -- Что?

  -- Выйдите вон. - Снова повторил он, не повышая голоса.

   Офицер спорить не стал, и тут же выскочил из комнаты.

   Роман несколько минут просто стоял на одном месте, прикрыв глаза. Словно вся жизнь пронеслась перед ним в этот момент. Почему на душе так гадко? Так мерзко? Кто ему этот человек? Никто. Только через некоторое время, почувствовав боль в руках, он пришел в себя. Он поднял руки, до боли сжатые в кулаки, к своему лицу. Пальцы посинели от напряжения, и Роману потребовалось огромных трудов разжать их. Он увидел, что руки ужасно дрожат, совершенно не слушаясь его. Он провел ими по сюртуку, словно пытаясь стереть невидимую кровь. Роман Александрович инстинктивно подошел к столу и сел на стул. Рука потянулась к маленькому самодельному конверту. Роман повернул его и прочел слова, которые обожгли его безумным огнем. Стало нечем дышать. Он ослабил узел, пытаясь вдохнуть свежего воздуха.

   "Моей любимой жене Вере Петровне, - снова прочел он надписанный конверт. Роман взял его обеими руками, желая развернуть записку, но тут же остановился. "Моей любимой жене Вере Петровне" - эти слова больно врезались в его мозг. Он бросил письмо на стол и смотрел на него так, как будь-то, оно представляет для него угрозу.

   Его высочество снова вдохнул побольше воздуха, пытаясь привести чувства в порядок. Но в душе поднялась такая буря, которая не желала успокаиваться. Роман взял в руки приказ императора, развернул его, пробежал глазами.