По праву сильного (СИ)

Непонятно с чего беленится он. Я хлопаю глазами. Это он о чем? О цацках? О шмотках? Анальной пробке? Мне кольцо надо, придурок! Или хотя бы признание в любви! Никуда я с этой эгоистичной козлиной не поеду! У меня здесь своя жизнь! Семья, учеба, друзья!

Упрямо выставляю вперед подбородок.

– Ничего мне не надо.

– Значит, я сам решу, что у тебя будет, – психует Гордеев.

Ящер хватает меня за руку и волочет обратно к дому на такой скорости, что я через шаг спотыкаюсь.

– Отпусти меня, – пытаюсь упираться. – Меня ждут!

– Хрен тебе. Он уже уехал. Не дурак.

– Зато ты дурак! Все равно отпусти! – требую я, но мы уже возле подъезда.

– Открывай, – командует злющий Денис.

– Не буду! – нелогично протестую я.

Этот бугай, недолго думая, просто дергает дверь со всей силы, и та с жалобным сигналом домофона распахивается. Гордеев втаскивает меня внутрь, и я начинаю лупить его по спине. Вряд ли я могу сделать ему больно сквозь кожу куртки, но мне надо выплеснуть злобу на собственное бессилие.

Денис разворачивается ко мне и, притянув к себе хозяйским жестом, впивается злым карающим поцелуем.

Я скачала по этим губам, но лишь на несколько секунду позволяю себе ими насладиться, а потом кусаю Гордеева. Денис не обращает на это никакого внимания.

Внезапно, когда я сосредотачиваюсь не на препятствовании передвижению, а на сопротивление поцелую, он забрасывает меня на плечо и взбегает на второй этаж. Звонит в мою дверь и, дождавшись, пока мама ее откроет, заносит в прихожую, как мешок с картошкой.

Такого позорного возвращения домой в моей жизни еще не было. Даже тогда, когда я в одиннадцатом классе впервые попробовала ликер на днюхе у подруги, и меня развезло к чертям.

Поставив меня перед мамой, встретившей наше появление с квадратными глазами, Гордеев, придерживая меня за шкирку, объявляет:

– Комендантский час!

И уходит, оставляя меня бесноваться.

Глава 52

Ранним пасмурным утром панда Ксюша крушит кухню.

Не специально.

Всю ночь я вертелась с бока на бок, кипя и негодуя, и теперь зависаю на каждом шагу, ставлю чашку мимо стола, насыпаю сахар мимо сахарницы, психую и хлопаю дверцей посудного шкафчика так, что блюдца жалобно дребезжат.

Последней каплей становится коробка молока, которую я поставила в холодильник как-то не по фэн-шую. Она заваливается на бок, и ее содержимое прежде, чем я успеваю исправить положение, заливает всю полку и стекает в овощной отдел.

Мама, косящаяся на меня с опаской после моей вчерашней истерики, подходить ко мне не рискует. Мы так с Лешкой вчера орали друг на друга, что ей очевидно, что у меня не все дома.

Но когда я начинаю всхлипывать, пытаясь собрать чертово молоко, моя интеллигентная мама рявкает:

– Да плюнь ты на него нахрен!

– Не могу, – вою я. – Я его люблю-у!

– Я про молоко! – она захлопывает дверцу.

Я слышу шарканье в коридоре. Великий морализатор проснулся, сейчас опять будет жрать мне мозг. Я вчера всего уже наслушалась.

– Ты прекратишь истерику? – сурово спрашивает мама.

– Нет, я не в состоянии, – огрызаюсь я, – и не вижу смысла, этот, – киваю я в сторону коридора, – все равно сейчас меня заведет по новой.

– Я с ним поговорила вчера. Он будет держать свое мнение при себе, – мама поджимает губы.

Неожиданно. Я была уверена, что она также не одобряет меня.

– Ты злишься? – спрашиваю я, глядя исподлобья.

Мама, помолчав, отвечает:

– Денис – неплохой мальчик, но зря ты с ним связалась.

Я закашливаюсь. Мальчик. М-да.

Она двигает вазы с Гордеевскими цветами, освобождая на столе место для чашек. Мне выдает эмалированную кружку с муми-троллем, потому что я уже расколотила одну керамическую.

– Если беременна, рожай. Вырастим, – внезапно выдает мама.

– Я не беременна, – открещиваюсь я, хотя на секунду мысль кажется мне привлекательной. Родила бы от Гордеева сына и научила бы его не обижать девочек.

Но это дурь, конечно. Еще матерью-одиночкой я не становилась из-за этого бесчувственного идиота!

– Ты куда такая страшная с утра пораньше? – раздается голос мерзкого домашнего тирана.

– Себя видел, образина? – я бросаю в него полотенце.

Будешь тут страшная, когда полночи ревела.

Я на эмоциях вчера написала Гордееву, что он испортил мне день рождения. Он ничего не ответил, и я накрутила себя до соплей. И Лешка еще со своими ценными нотациями.

– Да, Ксюш, ты куда так рано? – переспрашивает мама, она, как человек знакомый со мной двадцать три года, точно знает, что вставать рано без необходимости я не люблю.

– В универ, – бурчу я.

Надо извиниться перед Арзамасовым. Можно, конечно, это сделать по телефону, но мне кажется, что это как-то неправильно. Правда, я понятия не имею, как буду оправдываться за то, что бросила его во дворе. Основная вина, разумеется, на Гордееве, но и у меня рыльце в пушку.

Особенно стыдно мне становится, когда я выхожу из дома и вижу, как дворник засовывает букет Кости в мусорку.