Когда я проскакал по площади, она была уже почти пуста. Казачки в паническом ужасе, с громкими криками жались друг к другу у изгородей хат, выходивших на площадь. А некоторые, невзирая на длинные оборчатые юбки, прыгали через изгороди почти как заправские цирковые акробаты. Видимо, этим же путем скрылись и белобандиты. Ну а те, которые улепетывали на лошадях и теперь стали целью моего преследования, вдруг как будто напоролись на непреодолимую преграду, неожиданно и резко свернули влево, в первый же оказавшийся открытым двор, и, перемахнув через плетень, устремились в медведицкий лес.
Забыв обо всем на свете, я кинулся преследовать конных бандитов, но то, что было просто и легко для казака, оказалось непосильным для меня, доморощенного всадника. Разгоряченный до предела Гнедок, видимо, только из-за моей неопытности не взял барьера и резко остановился, чуть не сбросив меня на землю. Вот тут я по-настоящему и оценил урок, который преподал мне недавно конь моего учителя дяди Леши.
Мне ничего больше не оставалось делать, как израсходовать пару патронов на уже скрывшихся в лесу белогвардейцев и пожалеть, что ничего с ними не смог сделать. Их было четверо.
Пока я преследовал беляков, раздались наконец выстрелы и послышалось настоящее, многоголосное «ура» с атамановской окраины станицы. Это были наши, малодельские. Гребенников разделил отряд пополам, чтобы атаковать станицу с двух направлений.
Стоя у злосчастного тына, который преградил мне путь, я немного отдышался, осмыслил случившееся, затем любовно и с благодарностью похлопал взмыленного Гнедка по загривку и поводом повернул его на дорогу.
Именно в этот момент, не замечая меня, мимо промчались с шашками наголо казаки-одностаничники. На площади сгрудилась вся наша конная группа, за исключением [66] нескольких всадников, в том числе и Васи Дронова, которые поскакали искать бросивших своих лошадей белых. Небольшая группа казаков была послана на окраину станицы в дозор.
К станичной площади со всех сторон стали подходить пережившие панику малодельцы. Вот показался и дом ревкома, на крыльце которого сидел Гребенников и о чем-то распрашивал двух малодельских стариков, которые не уезжали с нами.
Я подъезжал к ревкому неторопливо, с чувством некоторой досады: упустил случай отличиться - белобандиты скрылись безнаказанно в лесу. Необычным было только то, что одностаничники как-то уж очень подчеркнуто освобождали мне путь к ревкому и по-доброму, тепло улыбались, сопровождая репликами:
- Молодец, Коля!
- Молодец, Соколов!
- Вот это хлопец!
Увидев меня, Григорий Иванович прервал разговор, встал и не без некоторой торжественности в голосе громко сказал:
- А ну-ка слезай, именинник!
Я соскочил с коня и подошел к Гребенникову.
- Молодец, Николай! Не ожидал от тебя такой прыти. Вон ты, оказывается, какой! - И уже обращаясь ко всем казакам добавил: - Вот вам, товарищи, и комсомол, москали!… Прислали только троих, а сколько дел успели натворить! А? Молодежь нашу узнать нельзя! Эх, если таких молодцов - да с десяточек бы! Всю станицу вывернули бы. - Потом обернулся ко мне: - Спасибо, Николай. Ты нам как родной теперь…
С этими словами предревкома схватил меня за плечи, подтянул к себе и, по-отцовски обняв, поцеловал.
- Ну как? Примем его в казаки? А? - Григорий Иванович обратился снова к станичникам. - И он с нами не пропадет, да и мы с таким тоже, пожалуй, в накладе не останемся!
- Примем!… Хорош!… Годится!… Молодец! - послышалось в ответ.
- И женим на казачке! - крикнул кто-то издалека, вызвав всеобщее оживление.
Гребенников помолчал немного и, как будто вспомнив что-то важное, сказал:
- А знаешь, Николай, ты ведь и собственного коня заработал. Тут нам целый табун достался - пяток неплохих [67] лошадок. Можешь отобрать любую. Или своего оставишь?
Еще и не видя трофейных лошадей, я уже считал своего Гнедка самым лучшим, ведь он теперь стал для меня настоящим другом. Не задумываясь, я ответил:
- Нет, уж лучше Гнедок. Он теперь как родной мне.
Оказывается, убегая в панике, белые оставили на привязи пять хороших, прекрасно экипированных дончаков. Хотя это было и немного, но зато очень кстати: ведь это пятеро новых всадников. В переметных сумках помимо хлеба, сала, нательного белья и винтовочных патронов были найдены и награбленные вещи: женские платки, золотые обручальные кольца, Георгиевские кресты первой и второй степени. В одной из сумок обнаружили даже золотой портсигар с какой-то надписью на французском языке.