По пути Синдбада

На судне теперь царило необычайное оживление, особенно усердствовали оманцы, заядлые рыболовы. Они следили за удочками, точили крючки, изготавливали «уловистые» приманки из ярких лоскутков, пополняя имевшуюся у каждого коробку с рыболовными принадлежностями. Люди занялись делом, что, разумеется, радовало, и я даже смирился с понесенным убытком: Эйд стащил запасной диплот, отделил от него свинец и нарезал свинец на грузила. Самым заядлым и удачливым рыболовом был Камис-полицейский. Он мог часами закидывать удочки, не зная усталости, и всегда вылавливал больше всех. Он умудрялся наловить рыбы, даже если у других не клевало. Бывало, увидав корифену рядом с «Сохаром», Камису кричали: «Скорей сюда! Корифена!», и Камис стремглав устремлялся к нужному месту, а затем под одобрительный гул матросов вытаскивал корифену на палубу.

Тунцы клевали по вечерам, клевали изо дня в день. Такая стабильность казалась странной: «Сохар» проходил за сутки примерно пятьдесят миль и должен был бы оставить тунцов далеко за кормой, в ареале их обитания — ан нет, наступал очередной вечер, и на палубе снова оказывались пойманные тунцы. Оставалось предположить, что тунцы по только им известной причине движутся вместе с судном, не собираясь его оставить. Не оставляли «Сохар» и другие более мелкие рыбы, но не заметить их было нельзя: они плавали косяками у поверхности моря, но, что самое удивительное, эти стаи в дневное время — и в штиль, и в ветреную погоду — неизменно держались впереди нашего корабля. На этих рыбок охотились птицы, главным образом чайки, которые, разумеется, также держались впереди нашего судна. Иногда птицы делились на группы, каждая из которых охотилась за своей стаей рыбы. Время от времени рыбки, видимо, уходили на глубину, так как птицы взлетали выше и, летя впереди «Сохара», дожидались своего часа, чтобы продолжить охоту.

Ночью положение кардинально менялось. Как только сгущались сумерки, стаи рыб «прижимались» к нашему кораблю по обоим его бортам. В это время мы ловили тунцов, подходивших к «Сохару» на расстояние длины рыболовных лес. Тунцы клевали стабильно, и оманцам хватало часа, чтобы не только наловить рыбы на ужин, но и запастись ею впрок. А после ужина можно было увидеть удивительную картину. Стоило нагнуться над бортовым леером и осветить воду фонариками, и эта картина представала перед глазами: корабль сопровождало несметное количество рыб. Не отставая от судна (а «Сохар» шел со скоростью семь узлов), они плыли рядами параллельно один другому, при этом ближние к нам ряды составляли мелкие рыбки (размером не более восьми дюймов), а в последующих, более отдаленных от нас рядах величина рыб все увеличивалась и увеличивалась (чтобы окинуть взором это необычное зрелище, мы подымали фонарики все выше и выше). Такая же картина наблюдалась и с другого борта «Сохара».

С подобным феноменом мне встречаться не приходилось, и я обратился за разъяснением к нашим биологам. Но оказалось, что о подобном явлении биологи даже не слышали и все же дали ему вероятные объяснения. «Вся эта рыба, — сказали они, — возможно, мигрирует с запада на восток, и „Сохар“ служит ей своеобразным проводником». Биологи также предположили, что «Сохар» приманил мелких рыб прикрепившимися к корпусу корабля морскими уточками и водорослями, а мелкие рыбы приманили более крупных, а те — еще более крупных, и таким образом наш корабль превратился в «рыбью столовую». Биологи добавили, что, разумеется, нельзя полагать, что состав нашего необычного экскорта постоянен. Рыбины могут сменяться: одни уплывать, другие вливаться в стаю. Конечно, проверить вероятность этой «ротации» не представлялось возможным. Несомненным было одно: несметное количество рыб сопровождало «Сохар» в течение пятнадцати дней на протяжении почти четырехсот миль. Признаться, в комментарии биологов я усомнился и полагаю, что удивительное явление, с которым нам довелось столкнуться, все еще ждет своего настоящего объяснения.

— Капитан! Капитан!

Истошный крик поднял меня с койки. Раздался звон корабельного колокола. Все наверх! Стояла кромешная темнота. Пошарив рукой, я схватил карманный фонарик и стремглав поднялся на палубу. Первым, кого я увидел, был Терри, стоявший у румпеля. Он озирался, вытаращив глаза. Проследив за его взглядом, я увидал, что восьмидесятиоднофутовый грота-рей — о ужас! — сломался. Он походил на перебитое крыло птицы, и теперь нижняя часть грота-рея держалась только на парусе. Корабль качало, и этот обломок, около тридцати футов длиной, елозил по палубе, грозя команде увечьями.

И без увечья не обошлось. Едва я оказался на палубе, послышались голоса: «Врача! Позовите врача!» Повреждение получил Камис-полицейский. Посветив фонариком, я увидел, как двое оманцев ведут его под руки. Камис захлебывался от кашля и держался за бок. «Вероятно, сломал ребро», — решил я. Камиса уложили на палубный ящик, и подоспевший Ник Холлис стал осматривать пострадавшего.