По рукам и ногам

– Не знаю, – отвечает она и всхлипывает. – Мне срочно нужен Захар Леонидович. Внизу живот со вчера болит, и я сутки не чувствую ребёнка.

– Игорь, сходи на ресепшен, пусть вызовут срочно Зернова или другого врача, – вижу, что девушка находится в состоянии панической атаки.

Пока Котовский торопливо уходит, я подхожу к девушке, пытаюсь её успокоить. Её живот как-то опущен, помню, мама говорила, что это когда роды уже скоро начнутся, да и ребёнок, готовясь к продвижению по родовым путям, значительно снижает активность. Думаю, она просто испугалась, а успокоить было некому, вот и раскачала панику.

– Как вас зовут? – беру её за обе ладони и вынуждаю посмотреть на меня.

– Настя.

– Настя, посмотрите на меня, – стараюсь зацепить её мечущийся по моему лицу взгляд глазами. – Мне трудно что-то сказать, но думаю, всё будет хорошо. Захар Леонидович сейчас подойдёт.

Она вдруг зажмуривается и тихо стонет, немного приседая.

– Опять эта боль, – всхлипывает. – Уже третий раз за час.

– Похоже на схватки. Какой у вас срок, Настя?

– Тридцать пять недель. Ещё рано.

– Ну не так уж и рано. Давайте успокоимся, пока врач придёт, хорошо?

Прошу её повернуться и опереться на косяк двери, глажу поясницу, нажимая на определённые точки. Буквально спустя несколько массирующих движений Настя начинает дышать ровнее.

– Так, ну что случилось? – Игорь и Захар как раз подходят, с ними медсестра.

– Думаю, у неё началась родовая деятельность, – отхожу на пару шагов и прикусываю язык. Обращался-то Зернов не ко мне.

– Настя, ну заходите, сейчас посмотрим.

Он берёт девушку под локоть и заходит с ней в кабинет. В коридоре устанавливается тишина. Я чувствую себя странно. Рада была помочь девушке хоть чем-то, но ощущение, что могла бы ещё что-то сделать.

Котовский обнимает меня за плечи и так и остаёмся стоять молча. Минут через десять Зернов выглядывает из кабинета и громко сообщает в сторону ресепшен:

– Вера, вызови скорую, направление в седьмой роддом. Пациентка Симакова в родах.

– Захар, я на машине, давай отвезу её, – спохватывается Котовский. – Ей же можно в машине? Тут до седьмого недалеко же.

– Отлично, – Захар распахивает дверь, выпуская бледную Настю. – Медсестру с тобой отправлю на всякий случай. Маш, заходи пока.

– Захар Леонидович, – пищит снова испуганно девушка, – а вы разве не поедете со мной? Как же я буду без вас рожать…

– Настя, тебе ещё прежде чем рожать, подождать придётся, я же сказал. Там раскрытие три сантиметра. Это мой друг, он тебя отвезёт, так быстрее. Пока тебя подготовят, я приму пациентку и заеду домой, мы с тобой на всю ночь, вероятно.

Пациентка Симакова кивает и с медсестрой и Котовским уходит, после того как он спрашивает, подожду ли я его или такси возьму. Я говорю, что доберусь сама, и вхожу в кабинет.

***

– Точно всё нормально?

– Да, Игорь, всё хорошо.

– Мне не надо самому спрашивать у Захара? Выходной возьмёшь завтра?

– Игорь!

Поворачиваюсь к столу, за которым он развалился на небольшой кухоньке в моей новой съёмной квартире, и складываю руки на груди. Как-то мне уже совсем надоело обсуждать мои месячные с ним.

– Ты всем своим подчинённым предлагаешь взять выходной в женские дни? – скептически выгибаю бровь.

Котовский сдаётся и поднимает примирительно ладони. Я накладываю в две глубокие тарелки картофель, тушённый с мясом и баклажанами, и ставлю на обеденный стол. Достаю из холодильника салат и сметану, ставлю корзинку с хлебом.

– Точно не хочешь попробовать рыбу?

Кот морщится, будто я ему нечто отвратительное предложила.

– Ты вообще когда последний раз её ел?

– Очень давно, ещё в детстве. Помню, как пьяный отец пожарил селёдку и заставил нас с Лилей это есть перед школой. Меня выворачивало потом всю дорогу до школы. Жуть.

– О! Ужас. И с тех пор ты даже не прикасаешься к ней? Вообще не ешь морепродукты?

Присаживаюсь за стол рядом с ним и отламываю маленький кусочек от ломтика хлеба. Я сейчас ощущаю трепет, наверное, не меньший, чем когда в первый раз вошла в игровую. Котовский со мной на кухне, сейчас будет есть еду, которую я приготовила. Даже ладошки потеют от волнения, что ему может не понравиться моя стряпня.

– Не особо. Креветки иногда, но без фанатизма.

– А что ты любишь?

– Мясо. И сладости.

– Сладости? – прыскаю, проглотив еду.

– Только никому не говори, – Кот подмигивает заговорщицки. – Знаешь, сколько раз потом приходится пресс отрабатывать?

Смеюсь, а внутри рождается чуть иное чувство при упоминании его пресса. Хочется потрогать. Учитывая наши роли в сексуальном плане, просто так я этого сделать не могу без позволения. Он перехватывает мой взгляд, как-то непроизвольно брошенный на его живот, и поднимает бровь, а меня охватывает смущение, и я опускаю глаза, не в силах полностью стереть улыбку с лица.

– Ешь, Маша, ты ничего не съела, – говорит тоном, которого ослушаться невозможно, но в этой строгости тепла больше, чем в любом ласковом шёпоте.