По рукам и ногам

Вопреки стараниям мучителя запрятать все нормальные вещи дальше, чем в самую задницу, мне всё-таки удалось после стараний и страданий обнаружить женское нижнее белье. Моё, судя по размеру. И одежду нормальную, к счастью, – тоже. Я выудила с самого дна тонкие плетёные босоножки, повертела в руках и неуверенно опустила на пол. Они выглядели как что-то… милое? Что-то, что дарят нормальным девушкам. Я переоделась в чистое, худо-бедно привела себя в порядок перед зеркалом в ванной. Уже спускаясь, обнаружила, что мучитель стоит в дверном проеме, снова уткнувшись носом в свой телефон. Ясно теперь, что там у него за дела.

– Если ты меня ждёшь, то я всё.

Ланкмиллер смерил меня пронизывающим взглядом и обернулся спиной. И хорошо, потому что я не смогла сдержаться и скорчила весьма кислую рожу в ответ на это демонстративное молчание. Какие мы ранимые, чёрт возьми.

Весь путь до машины он тащил меня за руку, не очень-то обходительно, больно стискивая запястье.

Молча открыл дверь переднего пассажирского сиденья, сам меня пристегнул, умудряясь при том всё так же демонстративно игнорировать. Сел за руль, мотор завёл, на дорогу выехал – всё совершенно молча. Не говоря ни слова. И это было какое-то… виртуозное молчание. Оно душило тебя, словно скисшая половая тряпка, дым десяти сигарет в маленькой курилке после двух ночи.

– Слушай… – под нос пробурчала я, лбом прижавшись к стеклу; не выдержала, – тебя это сильно задело?

– Нет, что ты, – ни тени эмоций в голосе. О-о-о, похоже, меня ждёт очередная незабываемая БДСМ-сессия от Генриха. Интересно, что случится раньше: я научусь держать язык за зубами или они тупо прикончат меня?

– Ну конечно, да, – вспыхнула я. – Мне-то нормально с пола поесть, чего я возмущаюсь, правда? Как будто из нас двоих только тебе можно сделать больно.

Он бросил на меня короткий и острый взгляд, я уже успела отвернуться, но от этого всё равно словно полоснуло лезвием и мгновенно бросило в пот. Я судорожно стиснула подол своего ситцевого платья, но с удивлением обнаружила, что снова могу дышать. На губах Ланкмиллера появилось какое-то подобие усмешки. Как будто моё признание в боли его удовлетворило. Как будто он только его и ждал. Он ведёт себя так, словно хочет всё во мне подчинить: мои слова, мои привязанности, мою ненависть, даже мой воздух. Показать, что дирижирует каждой стрункой моей жизни. Того, во что она превратилась.

Машина затормозила на парковке, и на этом цепь сумбурных безрадостных размышлений прервалась. Я выглянула в окно на здание с вытянутыми окнами и стеклянными переходами меж корпусами. Серый. Зачем они всегда выбирают серый для мест, где и так не происходит ничего радостного? Медкабинет для персонала в бордель-кафе тоже был серым, снаружи и изнутри. И медсестра, которая там работала, лечила по уникальной методике: криком на ультразвуке. Поэтому к ней по возможности старались не попадать, даже если разваливались на части. До сих пор помню эту жуткую лампу в её кабинете, мигающую и покрытую внушительным слоем пыли.

Здание медицинского центра было практически безукоризненным снаружи и изнутри; идеально чистый, ярко освещённый холл. Всё равно едва уловимо ощущался этот страшный тяжёлый запах, которого никогда не будет в хорошем месте. Кэри парой фраз объяснился у приёмной стойки, потом был коридор, лифт, снова коридор, табличка у двери с номером восемнадцать, на которой я даже не успела прочитать имя, прежде чем меня туда втолкнули.

Здесь как будто было намного тише, чем в коридоре, хотя коридор был пуст, и единственный шум там, за границей этой комнаты, издавали наши шаги. И мы попали в замкнутый контур иной реальности, которая мало была похожа на кабинет врача. Светлый, чисто прибранный, небольшой. У одной стены книжный шкаф, напротив, ближе к окну, – стол с аккуратно разложенными стопочками бумаг, и рядом кресло для посетителей, в котором спокойно можно было бы полулежать. Какая-то пугающая конструкция. Интересно, на кой она чёрт.

Я съёжилась и с трудом выдавила «здрастье» приятному мужчине средних лет, в очках, сидевшему за столом. Он был спокойным и неторопливым, и время вокруг него текло так же: спокойно и неторопливо, словно море в безветренные дни.

– Давно не виделись, – с усмешкой поприветствовал Кэри, облокачиваясь на стену.

– Ты же знаешь, – доктор даже поднялся из-за стола, – мои двери всегда для тебя открыты. Однако в Анжи с наложницами нельзя, – он сопроводил эти слова едва заметной хитрой полуулыбкой, по которой сразу стало понятно, что всерьёз журить Ланкмиллера никто не собирается.

– Ничего-то от тебя не скрыть, – Ланкмиллер бесстыдно пожал плечами.

Доктор подозвал к себе уверенным отеческим жестом, но я словно вросла в пол, слишком усердно притворяясь, что меня здесь нет, так что мучителю пришлось меня основательно подтолкнуть в спину, чтобы придать нужный импульс. Я неуверенно приблизилась, ступая по ковру, который скрадывал звук шагов. Давно ли в больницах есть ковры?