По рукам и ногам

– Вот потому я и не хотела, чтобы они возвращались, эти воспоминания, – пробормотала, подтягивая колени к животу. – Потому что подозревала, что к этой жизни меня вряд ли что-то хорошее привело.

– Кику.

– А?

Я только голову вскинуть успела, потому что слишком подозрительным показалось мне это его «Кику». Слишком нежным. Почувствовала, как всё внутри холодеет от страха. Что бы ты ни намеревался сказать сейчас, я тебя прошу, замолчи, заткнись, прикуси язык. Твой голос жуткий, и он не предвещает ничего хорошего.

Кэри сидел на кровати с по-детски растерянным выражением лица. Близко. Чтобы коснуться меня ещё раз, ему не нужно было даже тянуть руку. Он шумно выдохнул и произнёс удивлённо и чуть досадливо:

– Я влюбился. В девочку из эскорта. Её зовут Элен Райт.

Дождь барабанил по раме. За окном медленно опускался вечер, и мир немного звенел. Я сидела на полу, оставшись один на один с этой чертовски простой и очевидной истиной. Нет никого, абсолютно никого, кто бы меня любил. Кому бы я нужна была хоть немножечко.

– Ты серьёзно сейчас? – голос выходит охрипший и придушенный, не голос, а чёрт-те что.

И Ланкмиллер будто не слышит моего вопроса. Он рассказывает, какая она замечательная, что у неё ласковый успокаивающий голос и глаза словно подсвечены изнутри, что она очень хорошо умеет шутить, но всё равно почему-то кажется уязвимой. Что она очень нежная и открытая и жутко любит книги по астрофизике. И что, когда она улыбается, у него останавливается сердце.

– Тебе правда кажется, сейчас подходящий момент, чтобы поболтать об этом? Я только что поделилась с тобой чем-то очень личным, чем-то, что разрушило мою жизнь. И ты… ты даже ничего не сказал в ответ. Ты бы мог отозваться хоть как-нибудь, как это принято у людей. Я же здесь, рядом, сижу у тебя в ногах и даже дышать не могу от боли. Понимаешь, я не игрушка, которую ты можешь позвать к себе в спальню, когда тебе скучно, или одиноко, или не в кого засунуть свой член. Я, блин, живой человек.

Горькая усмешка тронула губы. Живой человек? Неужели ты так уверена? Что в тебе осталось от человека? Ни хороших шуток, ни книжек по астрофизике. Я ещё раз взглянула на притихшего Ланкмиллера через плечо. Что ж, это хотя бы объясняет ту страшную безнадёгу в его глазах. Влюбился. Да ещё и в эскортницу.

– Впрочем, если ты всё же хочешь услышать моё мнение, я скажу вот что. Ты идиот. Думал, что с тобой-то уж точно такого не случится, решил, что ты чёртов грёбаный властелин мира? Всё и всегда будет по плечу? И что, любовь порушила твои планы, больше ничего не контролируешь? Печально. Хотя знаешь, что? Это не так уж плохо, Ланкмиллер. Это значит, что ты по крайней мере хоть что-то чувствуешь. Ты не безнадёжен.

Я поднялась на ноги, чувствуя во всём теле слабость, и, пошатываясь, как пьяная, направилась в сторону ванной.

– Куда ты собралась? – немедленно прилетело вслед.

– Покончить со всем этим.

Какое счастье, что он не сразу понял, о чём я. Когда наконец догадается, будет уже поздно. Защёлка повернулась, и дверь оказалась заперта. Я прислонилась к ней затылком, оглядываясь.

Жемчужная плитка без единого следа плесени. Гель для душа с запахом миндального молока.

Тошнота, нездоровый холод, неведение и смерть.

– Кику, выйди ко мне, давай поговорим. – Судя по голосу, он подошёл к двери. Стало быть, начал подозревать неладное.

– Разве мы только что не славно поговорили? – с усмешкой осведомилась я, открывая водопроводный кран.

Мучитель опять зовёт меня этой уродской кличкой. А мог бы быть хоть немного поделикатнее, раз уж он понял всё.

– Выйди. Немедленно, – стукнул кулаком в дверь, заставив невольно вздрогнуть. Разозлился, поди.

Видел бы он, как мне смешно от его приказов, орал бы, наверное, куда громче. Шум воды успокаивал нервы и отвлекал от того, что висело на плечах непосильным грузом. От того, что мне предстояло. Хорошо бы он мог заглушить и голос моего хозяина, но, к несчастью, тот различался всё так же чётко.

– Я больше тебя не слушаю, Кэри.

– Ну что ты там делать собралась? Маленькая моя, ты же у меня рассудительная, давай без глупостей. Открой дверь.

Кажется, я становлюсь неудобной ему. Застрявшая в горле косточка, зуд в черепной коробке.

Я распахнула шкафчик сбоку от зеркала в поисках чего-то подходящего, не совсем соображая, чем закончу, если поиски эти так и не увенчаются успехом. Аптечку я ещё в прошлый раз оставила у Ланкмиллера в кабинете, когда я лечила мучительскую спину после порки. А стоило быть предусмотрительнее. Что ж, таблетки отметаются.

В крайнем случае можно было бы осуществить очередной побег. А потом быть пойманной и расчленённой Генрихом, съеденной заживо. Результат в конечном итоге выйдет один и тот же. Способ, правда, не слишком приятный, но это мелочи. Я тихо посмеялась этой идее без радостных перспектив, и смех вышел жутким, словно прямиком из могилы.