По счетам

– Неужто никого помоложе не сыскалось?

– А мы спички тянули. Кому бежать. Мне досталось.

– Понятно, повезло, значит.

– Это кому как.

– Хорошо, тогда не в полдень, а в три. Усек?

– Давай лучше в четыре? Мне ж еще того, похмелиться надо будет.

– Не торгуйся, не на базаре. В три. Я тебя сам похмелю. В счет квартальной премии за успешное выполнение плана…

Глава четвертая

За свою почти двухвековую историю эта ленинградская улица сменила немало названий. Изначально именовалась Преображенской Полковой, затем была перекрещена в неблагозвучную Грязную. После смерти Николая I стала Николаевской. По горячим следам Февральской революции, когда в Петрограде спешно избавлялись от царской топонимики, улицу не только переназвали в честь дня начала большой бузы (27 февраля), но и присвоили ей статус проспекта. Правда, в таком качестве она просуществовала недолго, год спустя снова став улицей. На сей раз носящей имя французского бунтаря Марата. Надо ли говорить, что знаменитый якобинец никогда не бывал ни здесь, ни где-то поблизости?

Улица славилась достопримечательностями. Тут тебе и Музей Арктики и Антарктики, разместившийся в стенах бывшей Никольской церкви; и дом, где располагалась первая редакция газеты «Правда»; и прекрасно известный выпивохам дом номер 79-бис, в котором еще до войны открыли первый в СССР медвытрезвитель. Но вот конкретно у инспектора уголовного розыска Анденко улица Марата прежде всего ассоциировалась с местом обитания его достопочтенного тестя – знатного корабела-клепальщика, Героя Соцтруда Павла Матвеевича Жукова, и менее почтенной тещи…

В половине одиннадцатого утра во двор дома № 66 по Марата въехал микроавтобус РАФ-977. Из него выбрались коллеги-сотоварищи Анденко и Захаров, а следом два хмурых милиционера в штатском. Хмурость объяснялась бесцеремонным выдергиванием стражей социалистического порядка в законный выходной на стихийно нарисовавшийся воскресник.

– Парни, бросайте цигарки! – скомандовал Анденко, пресекая попытку исконно русской традиции начинать любое дело с перекура. – Сперва разгрузка, потом потехи. Вы носите, Захаров – подающий. Поднимайтесь за мной, в тринадцатую.

– А этаж какой?

– Второй.

– Хоть тут повезло.

– Это как посмотреть, – буркнул Захаров. – С одной стороны, невысоко. Но с другой – нехороший номер у квартирки-то.

– Отставить мракобесие, – приказал Григорий, направляясь в знакомый ему до зубовного скрежета подъезд.

* * *

– …Так, заносим по коридору до конца и направо. Сваливайте прямо посередине комнаты. Только покомпактнее. Обувь можно не снимать.

– А никто и не собирался.

– Разговорчики!.. Да аккуратнее ты, Ипатов! Глагол «сваливайте» я употребил фигурально. Не картошку несешь – вещдоки… Прелестно, дуйте на вторую ходку. Тащите кресло-качалку, втиснем ее, пока проход не захламили.

Анденко вышел на лестничную площадку и загнал колышек под входную дверь, чтоб всякий раз не распахивать. Щелкнули замки двери напротив, и из-за нее опасливо высунулась физиономия старухи.

– Гришка? Ты, что ли?

– Я, баб Галя. Здрасте.

– А я уж хотела милицию вызывать.

– Это зачем?

– Как же? Мне Анна поручила за квартирой приглядывать. Смотрю в окно: машина подъехала, дверь нараспашку и вещи носют. Думаю, никак грабители по нашу душу заявились?

– Так ведь не из квартиры, а наоборот, носют-то, баб Галя? Тем не менее благодарю за бдительность.

– Уж так я, Гриша, энтих воров-паразитов до ужасти боюсь. Вон, видишь, какую штуку себе поставила? – соседка показала пальцем на ввинченный в филенку дверной глазок.

– Это что ж такое у вас?

– Штука специальная. Из квартиры на лестницу смотреть.

– Никогда таких не видел. Можно взглянуть?

– А чего ж. Погляди, мне не жалко.

Анденко прошел в соседскую прихожую, с интересом припал к глазку.

– Обалдеть! Отличная вещь. Где купили?

– Эка ты сказанул! Это ж заграничная! Зять из плавания привез. Я и Спиридоновне такую предлагала заказать.

– И чего Спиридоновна?

– Отказалась.

– Понятно. Денег пожалела.

– Не. Сказала, к им не полезут. У их, мол, зять – милиционер. Будто все ленинградские воры за это в курсе.

– Согласен, логика в аргументации прихрамывает.

По лестнице, натужно пыхтя, поднялся Ипатов с креслом и скрылся в недрах тещиной квартиры. За ним прошествовал второй милиционер, бережно неся обернутую в мешковину картину.

– А чегой-то, Гриш? Никак обратно съезжаться собрались?

– Я? С тещей?! – оскорбился самой постановкой вопроса Анденко. – Нет, я, конечно, горячо люблю и безмерно уважаю Анну Спиридоновну и Тимофея Степановича. Но не до такой же степени!

– А зачем тогда они того? Носют?

– Да мы тут, с Машкой, ремонт затеяли, пока наследник в пионерлагере. Вот, решили временно вещички у тещи с тестем разместить. А то обои неудобно переклеивать.