По счетам

– Ты пафос-то притуши! Не на слете смолянок. И не на сборе пионерском. Ты в школе театральный кружок посещал?

– Не-а, у меня память плохая. На большие тексты.

– Оно и к лучшему. На зоне фальшак за версту чуют и Станиславских с Качаловыми на раз-два прокачивают. Потому сочинять тебе новые мемуары с чистовá не станем.

– Какие мемуары?

– «Люди добрыя! Не взыщите! Папашка мой из шниферóв, мамаша – шлюха подзаборная, а сам я буду с лиговского ГОПу…» Фуфло всё это. Но и с такой, как есть, биографией тебя оставлять нельзя.

– Почему?

– По нынешним временам таких, как ты, автоматчиков, на зоне не жалуют. Ты первоходом как бы за убийство, да еще и с гоп-стопа идешь. То статья хорошая, уважительная. Но учитывая, что промеж мокрухи и посадки умудрился по полям да по болотам «за Родину, за Сталина» набегаться, этой статьей фартовой теперь разве что подтереться.

– Если честно, я про автоматчиков не понял?

– А это, паря, те же блатные, только против нашего закона пошедшие. Когда война началась, государство блатным предложило: дескать, мы вас милуем, но вы должны эту милость отработать, искупив вину на фронте геройскими поступками. Я-то, конечно, отказался, но многие купились, взяли из рук властей оружие и отправились эти самые власти защищать. Так вот, по нашим законам, ты и есть офоршмачившийся.

– Да это с какого перепугу? – вознегодовал Юрка. – Я ведь…

– Цыц! Тебе слово потом дадено будет. Так вот, у офоршмачившегося в лагере всего два путя: либо в мужики перекрашиваться, а жизнь у них, я тебе скажу, самая распаскудная, либо к польским ворам на поклон идти. Те, может, и примут, но всей жизни тебе тогда останется до первого серьезного мочилова. Потому как, при всей своей крепости, против нашего брата ворá с заточкой, с мойкой, либо просто с куском арматурины тебе все равно не устоять. Так что не плюй кверху – себя пожалей.

– Дикость какая. Ну, допустим, кричал я. «За Родину». Так я же и за таких, как они, кровь проливал. Как ни крути, и за тебя тоже. Пока вы по тюрьмам да по лагерям… в тылу…

– За родину, говоришь? Так ведь как раз родина их по тюрьмам да лесоповалам и рассовала! Я, благодаря родине, полжизни на нарах провел! А теперь она, которая родина, и тебя, друг мой ситный, схомячила! И не очень понятно – за что? Ты ведь этого профессорского внука мало что не убивал – в глаза не видел? Так за что же она тебя к нам уконтрапупила? Обратно за вопли «за Сталина»? Или, может, за отца с матушкой, невинно убиенных?.. Ну, что притих? Давай уже, определись как-то: кто тебе родина – друг или враг?

Юрка громко сопел. Молчал, не знал, что ответить.

– Хотя чего я тебя агитирую? Последний раз спрашиваю: «Будешь, дьявол, пулемету учиться?» Или прямо сейчас расплевываемся, и гори оно все синим пламенем.

– Извини, Чибис. Я, наверное, и в самом деле не того… Да, будем. Учиться.

– Вот то-то и ЖЭ! Ладно, Барон, ум не масло, его и за один день накопить можно. Я вот чего меркую: учитывая, что всю шпанку твоего Гейки мусора покрошили, а сам он героически на небеса вознёсся, самый верняк тебе в ихние блатные темы задним числом вписаться.

– Как это?

– До блокады жил не тужил, зефир кушал и в платок сморкался. А как с голодухи при немцах прижало: там – на стрёме постоял, сям – мешок луку помог дотащить. Ну и впрягся потихонечку. Смекаешь, куда клоню?

– Кажется, да…

Собственно, с этого непростого ночного разговора и началась Юркина воровская биография…

* * *

– …Слушаю?

– Алексеич? Это я.

– Кто – я?

– Ну я, Вавила.

– Ч-черт! Ты на часы когда последний раз смотрел?

– Начальник, ты же сам просил сразу отзвониться. И что можно на домашний.

– Я такое говорил? Хм… Ну, допустим. И чего стряслось?

– Переговорил я с Хрящом. С час назад.

– И что Хрящ?

– По ходу купился.

– Из чего такие выводы?

– Мы с ним на утро понедельника забились. Хату и домработницу смотреть.

– Ай, молодца, Вавила! Возьми с полки пирожок. Значит, так, завтра в полдень встречаемся на нашем месте. Расскажешь за подробности.

– Не, начальник, я в такую рань не встану. Шут его знает, сколько мы тут еще гужбаниться станем.

– Так ты что, прямо от Вальки, из хаты звонишь?

– Обижаешь. Какое-никакое соображение имею. Я из будки звоню. Меня это, на пьяный угол послали. К таксистам, за водкой.