По счетам

– Но зато избавился от потенциального врага? – лукаво усмехнулся Гуревич. – Как по мне – нормальный гешефт…

Покинув ДЛТ, Барон направил стопы прямиком в «Метрополь» с твердым намерением прокутить струйку-другую от внезапно пролившегося на его голову золотого дождя. Опять же настроение было соответствующее – невзначай озвученное Жорой известие о скоропостижной смерти Марцевича, последовавшей вскоре после обноса его квартиры, Барона изрядно воодушевило. А все потому, что обнос тот стал первым и последним в его уголовной биографии профессиональным грабежом. Вернее, сам Юрка Барон так сие действие не квалифицировал, числя свой исключительно махновский по исполнению налет на Сенной по разряду классической мести. Той самой, что «око за око, зуб за зуб».

Тогда, отправляясь с Филькой на печально известную по блокадной зиме 1942-го квартиру разжиревшего на человеческих страданиях упыря, Юрий понимал, что убить хозяина не сможет ни при каких обстоятельствах. Хотя, что и говорить, руки чесались. И вот теперь, восемь лет спустя, выяснилось, что казнь, пускай и отложенная во времени, состоялась. Состоялась, как ни крути, его, Барона, стараниями…

Ленинград, март 1954 года

Несмотря на то что московский урка Филька в подобных темах был много опытнее, в обносе квартиры Марцевича первым номером выступал Юрка. Этот момент был заранее, еще в Москве, особо оговорен стариком Халидом, и Юрий клятвенно пообещал доверие оправдать…

Остановившись на лестничной площадке перед знакомой дверью, Барон попросил Фильку спуститься на полпролета ниже, дабы не попадать в сектор обзора. Сам же нацепил на нос очки с простыми стеклами, достал копеечный блокнотик и огрызок карандаша и крутанул рычажок звонка.

– Кто? – донеслось из-за двери минуту спустя.

– Из собеса.

Защелкали замки, и дверь приоткрылась на размер щели, сдерживаемой цепочкой.

– Я никого не вызывал.

– А добрые вести, Анатолий Яковлевич, не спрашиваясь, сами приходят. Открывайте, будем вам перерасчет оформлять.

– Какой перерасчет?

Барон перелистал пару страниц блокнотика, делая вид, что сверяется с записями.

– Ну, как же? Вы ведь у нас блокадник?

– Я? Да.

– Значит, все верно. Согласно постановлению Минфина за номером… – здесь Барон снова «подглядел» в блокнотик, – номер 323/бис от 1 января сего года, вам полагается надбавка к пенсии. Надеюсь, лишние 25 рэ в месяц вам не помешают?

– Хм… Не помешают, конечно.

Дверь распахнулась.

– Проходите, только обувь снимайте. Я дам вам тапочки.

– О, благодарю.

Барон зашагнул в прихожую, привалился спиной к двери и скомандовал:

– Заруливай, бродяга.

Увидев выскочившего, аки чертик из табакерки, Фильку, хозяин квартиры вздрогнул и рефлекторно схватился за дверную ручку:

– Это кто?

– Не волнуйтесь, Анатолий Яковлевич, это стажер. Навязали, понимаешь. На мою голову.

Лишь теперь смекнув, что дело нечисто, Марцевич попытался оттолкнуть Барона, но было поздно. Одного неуловимого движения оказалось достаточно, чтобы Анатолий Яковлевич спиной влетел в собственную прихожую и шумно приземлился на пятую точку. Эх, Бабая бы сейчас сюда! Да только блокадный цепной пес получил свой, по всем статьям выслуженный, законный «вышак» еще в 1946-м.

– Я не понимаю, что здесь… Выйдите вон! Я сейчас в милицию позво-ну… – ню..

– Ню-ню, – передразнил Филька, запирая дверь изнутри.

– Милиция – это хорошо, – согласился Барон. – Никак решил явку с повинной оформить? Дело! Лучше поздно, чем никогда.

– К-к-к-какую явку?

– Ну, ты ж у нас человек – и аферами умудренный, и сединами убеленный. Так на кой мне тебе прописные истины читать? О том, что военные преступления срока давности не имеют?

– Нет, я решительно не понимаю – о чем вы?

– Всё! Хорош в сенях держать! Тем более прихожую твою я уже видел. А где у тебя, не побоюсь этого слова, кабинет? Помнится, где-то там? Вот туда и пойдем. Пошепчемся, перерасчет сделаем. Нам ведь давно потолковать следовало. Да все как-то не склеивалось: то ты на курорте, в Ялте, то я на курорте, за Уральским хребтом.

Марцевич с усилием поднялся и, шаркая ногами, обреченно повел непрошеных гостей в святая святых.

Кабинет, что и говорить, впечатлял. Интерьер и обстановка – если не императорские, то великокняжеские уж точно. Даже старинное пианино имелось, хотя сам Марцевич едва ли отличал ноту «до» от ноты «ля».

– Присаживайся, Анатолий Яковлевич. В ногах правды нет, а она нам сейчас – ой как понадобится.

Марцевич покорно плюхнулся в плюшевое гостевое кресло и злобно уставился на визитеров:

– Быть может, вы, наконец, объясните, что здесь происходит и по какому праву вы…

– Барон, а товарищ не понимает! Может, мне объяснить? С легонца?

– Пока не стоит. Возможно, чуть позже. Вот что: мы тут с товарищем потолкуем, а ты пока поброди по хате, пошукай по сусекам. На свой вкус. Только я тебя умоляю! Бронзу не бери. Мне сегодня тяжести носить впадлу. С утра кости ломит. Видать, к дождю.

– Это мы с превеликим удовольствием, – ухмыльнулся Филька и вынырнул из кабинета.