По Семиречью

На безжизненной земле, покрытой галькой, по ветру трепещется белая пушинка. Рядом с ней валяются крупные перья дрофы-красотки — быть может, единственное, что осталось от разодранной хищниками птицы. Я поднимаю с земли пушинку, легкий ветер подхватывает ее, и она, такая яркая, светлая, плавно плывет над темным каньоном. И вдруг на нее падает стриж. Пушинки уже нет. Глупая птица ее проглотила: наверное, приняла за бабочку. И вновь три белобрюхих стрижа крутятся надо мной. Тогда я подбрасываю мелкие камешки. Птицы несутся за ними, но, приблизившись к мнимой добыче, ловко ускользают в сторону. Наша игра продолжается несколько минут, пока она не надоела стрижам.

Темнеет. Где-то внизу запевает козодой. Ухает филин. Каньон превращается в гигантскую черную трещину в земле и кажется бездонной пропастью. А мне хорошо наверху, и небо, сверкающее звездами, все на виду, над моей головой.

Неуклюжий пузатик

В темноте я услышал незнакомое нежное чириканье. Но сколько не искал музыканта, не мог найти. Певцы были очень чутки и вовремя умолкали. А рано утром раздался тонкий визг. Моя Зорька в сильном смущении и нерешительности осторожно и тихо крадется за кем-то перед ней ползущим.

Да это кузнечик-зичия! Замечательный своей странной внешностью, с толстым брюшком, весь в шипах, мелких пятнышках, полосках, настоящий неуклюжий пузатик. Переднеспинка кузнечика вздута и образовала объемистую покрышку, под которой в большой щели что-то розовое трепещет и бунтует звонким голосом.

Кузнечик со всех ног торопится, катится шариком перед собакой, верещит, пугает ее.

Как он, бедняга, громко закричал, когда я взял его в руки, какую большую каплю едкой коричневой жидкости отрыгнул изо рта! Вздумал спасаться желудочным соком.

В садочке пленник быстро пришел в себя, будто с ним ничего и не случилось, отлично закусил зелеными листочками солянки и принялся тщательно и неторопливо облизывать свои большие лапки. Милая беспечность! Только что был в смертельной опасности и сразу же предался безмятежному обжорству.

Потом я наловчился разыскивать беспечных толстяков. Они, оказывается, забираются в кустики и нежно стрекочут. А так как кустики редки и располагались друг от друга на большом расстоянии, то угадать, откуда несется песня, не стоило большого труда и даже было интересно. Впрочем, многие неторопливо разгуливали по земле, покрытой почерневшими на солнце камнями.

Найти самок долго не удавалось. Еще более толстые и грузные, они отличались от самцов большей осторожностью. Одну из них я встретил, когда она, неловко, как автомат, переставляя свои большие светлые ноги и поблескивая длинным черным яйцекладом, неторопливо направлялась на призыв запевалы.

Она тоже выразила энергичный протест пленению, испустив громкий скрипучий вопль и грозясь коричневой каплей желудочного сока. У самки на спине все было как у самцов: большая покрышка из сросшихся надкрылий и под ней розоватый комочек. Настоящая музыкальная шкатулка.

Раньше эти кузнечики были редки. Только в этом году их почему-то стало много. В пустыне им, тихоходам, трудно встретиться, и поэтому надо уметь петь громко обоим — самцу и самке, чтобы услышать друг друга на большом расстоянии.

В садочке парочка плененных кузнечиков набросилась на заячью капусту. Она очень им понравилась по вкусу и никогда не надоедала. Жили они хорошо. Верещали, если их брали в руки, иногда пели, хотя и не так громко и охотно, как на воле, а более грубо и отрывисто. Быть может, это была вовсе и не песня, а выражение недовольства и протеста.

Очень интересно разгадать сигналы кузнечиков, проследить, как поет самка. Быть может, у них существует особый язык? Когда-нибудь это сделают любознательные энтомологи.

Теперь каньоны позади. Сперва разошлись широко в стороны, потом стали ниже и исчезли. Вот-вот должна появиться ясеневая роща. Стоит жара, струйки испарений колышут горизонт. Лапам Зорьки достается от горячей земли. Нельзя остановиться ни на миг, и мне жжет ноги сквозь подметки. Но собака быстро догадалась. Заметит кусочек тени, упадет в него, отлеживается. Из-под куста высматривает другую тень на пути вперед. Промчится стрелой, обжигая лапки, и снова шлепнется под прикрытие тени. Так, перебежками, кое-как выбрались из жары. А когда дошли до реки, собака залегла в воду и долго-долго не желала из нее выбираться. И пила, пила…

Ясеневая роща

Ясеневая роща встретила нас глубокой тенью, тонким гудением комаров, оглушительным кваканьем лягушек и разливистым пением соловьев. Иногда издалека раздавался крик фазана. Громадные деревья-исполины местами росли здесь так густо, что под ними царил полумрак и тишина. Река разбежалась многочисленными рукавами, но все так же стремительно мчалась вперед через небольшие перекаты и песчаные отмели, подмывая пустынные берега.

Всюду кричат и беснуются цикады. Все кустики заняты ими. Иногда одна из них срывается со своего насиженного местечка и, громко вереща (вот я какая!), проносится по ветру. А ветер настойчив, шелестит листвой деревьев.