По шумама и горама (1942) (СИ)

К нам присоединился долговязый понурый верзила, земляк Мартина и обладатель плоскостопия 46-го размера. Тем временем конобар притащил здоровенный поднос и наметал на стол тарелок и мисок, исходивших мясным духом, кружек под пенной шапкой, и с поклоном удалился. Новоявленные сотрапезники от еды отказались, а вот выпили за наш счет с удовольствием и рассказали о своем житье-бытье, пока мы разделывались с картохой, мясом и клецками-ньоки.

Проблем у Мартина и Ганса имелось три.

Во-первых, нудная и скучная служба — каждый день по нескольку раз мотаться по одному маршруту вдоль ограждающей промыслы колючки. Увольнительная раз в неделю, но кроме Кутины податься некуда, а здесь даже борделя приличного нет.

Во-вторых, славянские придурки-домобраны, никак не желающие понимать тонкости службы. Уж их гоняли-гоняли, но все равно, дня не проходит без происшествий.

И в-третьих, одолевавшие Ганса сомнения о верности оставшейся в Гросстимиге под Дрезденом жены.

— Вернер, сволочь, давно к ней подкатывал, — шипел пьяненький Ганс. — Своя лавка, бакалея да кофе, где уж мне тягаться. А она и рада! В долг же дает, не за деньги!

Руди старательно направлял разговор в интересующее нас русло, но ревность Ганса упрямо тащила нас в Саксонию. Мартин только разводил руками, заткнуть товарища не получалось и у него.

Стукнула дверь, конобар на полусогнутых метнулся встречать двух офицеров в серой СС-овской форме и девицу при них. Я мельком бросил взгляд и тут же уткнулся в кружку: Верица.

Сердце стукнуло и замерло, а я все тянул пиво, соображая, как можно выскочить, если они усядутся тут, в зале, и я непременно попадусь на глаза. Повезло, троица повернулась к нам спиной и отправилась наверх. Все особи мужского пола в зале замерли — на лестницу вступили туфельки на каблучке, ножки в чулках со швом, а над всем этим закачались обтянутые зеленым бедра Верицы.

— Вот это задница! — восхищенно всхлипнул Ганс и мечтательно добавил: — Я бы вдул…

— Ты забыл о собственной жене, балбес! — отвесил ему шутливого подзатыльника Мартин.

А я пнул ребят под столом:

— Пожалуй, нам пора, камерады.

Руди махнул рукой:

— Рачун!

Пока конобар подсчитывал на бумажке итог, Мартин встряхнул меня за плечо:

— Вы хорошие парни, и вот что я вам скажу напоследок! Не ходите по Сисацкой, особенно ближе к углу с Загребской!

— Патрули? — понятливо уточнил Рудольф.

— Здесь даже комендатуры нет! — скривился Мартин. — Но там гостиница, офицеры, нашему брату солдату… Сами понимаете. Нас если на гауптвахту, так хоть отдохнем. А вам домой надо, сын-ик!-ки.

Зольдбухи и верпассы у нас самые настоящие, но лишние вопросы нафиг не сдались и я искренне поблагодарил:

— Спасибо, камрад!

Расставшись с деньгами, которые конобар принял, не переставая услужливо кланяться, мы расправили кителя под ремнями и, забрав сдачу до пфеннига (да-да, я смотрел «Вариант 'Омега»), вывалились на улицу.

Гомон и плач мы услышали сразу — сверху, с Мославины, совсем молодые парни, кто в черной форме, но большинство просто с хорватскими повязками и в усташских пилотках, гнали толпу людей разного возраста, мужчин, женщин и детей.

— Цыгане, что ли? — недоумевал Руди.

— Нет, — процедил сквозь зубы Марко. — Сербы.

Я тут же обнял братца за плечо и плотно притиснул его к себе, чтобы не сорвался. А мимо провели первую группу, мужчин старше среднего, запыленных, с ввалившимися глазами, в рваных одежде и обуви.

Что называется, не ждали — по сведениям Верховного штаба, волна сгонов и переселений в Хорватии закончилась, оставшихся сербов принуждали к переходу в католичество. А тут… прямо Сараево год назад, вплоть до того, что совсем мальчишка в черном, вряд ли старше Марко, врезал прикладом шаркающему дедку:

— Давай, свинья, пошевеливайся!

Остальные конвойные заржали, глядя, как седоусый дед, хватаясь руками за воздух, от удара пролетел вперед на несколько шагов и влип в спину впереди идущему. Тот вздрогнул, споткнулся и вжал голову в плечи.

Еще до того, как в хвосте колонны ударил выстрел. Юнец в черной пилотке передернул затвор, осклабился и сапогом оттолкнул упавшее тело в канаву.

— С-сволочи, — вполголоса бросил Руди. — Мало в прошлом году награбили, мало им контрибуций и двойных налогов…

— Куда их? — выдавил деревянным голосом Марко

— В Ясеновац. Или в Градишку, тут вдоль Уны несколько лагерей…

Рудольф хотел что-то добавить, но на втором этаже гостионицы распахнулось окно и я не удержался, повернулся посмотреть. Вместо Верицы там с сигаретой в руке появился эсэсовец, гауптманн или как он там, с прилизанным пробором. Он мазнул по нам рассеянным взглядом, затянулся, оглядел колонну сербов, поморщился от рыдающих детей, замер, резко повернулся в нашу сторону и уставился прямо на меня.

Придавленная обильной едой чуйка завопила «Опасность!»

А эсэсман завопил «Хальт!», бросил сигарету и обеими руками вцепился в громоздкую кобуру слева, пытаясь выскрести из нее люгер.

— Бежим!!!