По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Хотя рано или поздно и нужно было ожидать появления противника, но все-таки известие о том, что немцы уже тут и что нас разделяет только дорога, произвело на меня неприятное впечатление. Это похоже на то, как человек реагирует на смерть своих близких. Он прекрасно знает, что никому не избежать смерти и что рано или поздно она за каждым придет, но когда смерть действительно вырывает кого-нибудь из нашей среды, то каждого из нас это в большей или меньшей степени волнует. Я ходил как наэлектризованный около цепи, приказав солдатам быть наготове. Мне было ясно, что появившийся германский разведчик был, конечно, не один… В лесу за дорогой, без сомнения, скрывалась целая их партия. Мне не давал покоя вопрос, обнаружили ли они нас или еще нет. Скорее всего, они подозревали о нашем присутствии, так как почему-то они не решились перейти дорогу. Начиналась игра не на жизнь, а на смерть. Вдруг со стороны левой опушки, где должен был находиться прапорщик Муратов, глухо треснул залп, за ним почти тотчас другой… И снова наступила зловещая тишина. У нас было условлено с прапорщиком Муратовым стрелять только в крайнем случае, и потому можно было безошибочно сказать, что противник там подошел совсем близко.

Теперь мы были открыты, и наше дальнейшее пребывание в лесу грозило нам гибелью. Рассудок подсказывал мне, что, пока еще не поздно, нужно как можно скорее уходить отсюда. Но в то же время что-то удерживало меня на месте подобно тому, как человек, взглянувши в бездонную пропасть, не в состоянии оторваться и стоит, точно прикованный… Я в сильном волнении ожидал известий от прапорщика Муратова. От правофлангового дозора я тоже никаких донесений не получил. Я начинал уже терять голову, как вдруг в чаще леса слева от нас послышались торопливые шаги людей и сдержанный говор. Еще несколько минут ожидания, и к нам с сияющими, взволнованными лицами подошла группа солдат с прапорщиком Муратовым во главе. Между ними был пленный германский кавалерист. Я чуть не подпрыгнул от радости. Мы все бросились им навстречу, забыв совсем, что у нас перед самым носом сидят в лесу немцы. Не зная, в каких мы силах занимаем лес, они не решались нас атаковать. Я горячо жал руку прапорщика Муратова.

– Дорогой Николай Васильевич! Ну расскажите, как же там это у вас было?

– Все вышло очень просто. Я уже начинал терять терпение в ожидании немцев, как вдруг впереди на дороге на открытом месте показался германский разъезд человек в восемь. Разъезд шагом, как бы с опаской двигался на нас, блестя на солнце пиками и касками. Приблизившись к опушке нашего леса так на полверсты, немецкий разъезд рассыпался редкой цепью и остановился. Тотчас от цепи отделились два кавалериста и рысью направились прямо на нас и подъехали почти к самому нашему носу так что нам слышны были их отрывистые восклицания и фырканье разгоряченных коней. Я приказал не стрелять, и мы попадали на траву не смея пошевельнуться. Оба кавалериста, вероятно, ничего не обнаружив, повернули назад и галопом понесли к своим. Признаться, по спине мурашки пробежали. Эти два передовых разведчика присоединились к цепи, и разъезд легкой рысцой двинулся вперед в полной уверенности, что опушка леса нами не занята. С каждой минутой расстояние между нами сокращалось.

Мы все приникли к земле, приготовившись стрелять. Когда оставалось до противника не более чем сто шагов, мы дали дружный залп, потом другой… Немцы в панике бросились врассыпную, но двоих мы все-таки уложили наповал, они свалились на землю, а их лошади ускакали, а у этого молодца, – прапорщик Муратов указал рукой на пленного кавалериста, – была убита лошадь, и потому мы его живым взяли.

Пленный германец, заметив жест прапорщика Муратова и догадавшись, что речь идет о нем, улыбнулся, показав свои белые ровные зубы. Это был типичный пруссак с голубыми глазами и с лихо закрученными кверху «а la Vilchelme»[45] русыми усами. Гладко выбритое загоревшее лицо было мужественно и красиво. На ногах у него были высокие рыжие сапоги с зубчатыми шпорами. По всему видно было, что он был очень доволен тому, что попал к нам в плен. На все вопросы и жесты наших солдат, теснившихся около него, он только улыбался и молча кивал головой. Ни по-русски, ни по-польски он не знал ни слова. Я, однако, спохватился, вспомнив, что каждая минута промедления грозит нам быть отрезанными от своих, и приказал под конвоем трех солдат вести пленного вперед по дороге, которая шла вдоль опушки нашего леса, прямо в тыл.

Деревья здесь были редкие, и дорогу было видно далеко вперед. Настроение у меня было веселое и самое беззаботное, какое только может быть у человека, счастливо выпутавшегося из опасного положения. Я думал теперь только о том, как бы скорее добраться до своих, и не подозревал, какой сюрприз готовит мне судьба.