По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

– Теперь ничего, исправили, вставили новый замок. Можно еще разок попробовать. Саменко! Видишь около маленького деревца идет австрияк, да как смело, стерва, идет, ну-ка, сними его…

Тотчас два солдата быстро поставили пулемет на пулеметный окопчик, сделанный в бруствере. Низенького роста широкоплечий солдатик по фамилии Саменко в один миг заложил ленту, навел пулемет, и, едва я успел приложить к глазам бинокль, как, подобно мотору, застучал пулемет. Австриец взмахнул только руками, упал и больше не поднимался.

– Ловко, Саменко! – с неподдельной радостью воскликнул прапорщик Муратов.

Австрийцы рассердились и в ответ затрещали из своего пулемета, темп стрельбы которого был значительно медленнее нашего «максимки».

Пули заздыкали и, как с силой брошенные камни, ударялись о землю около нас, разбрызгивая вокруг землю. Вдруг кто-то вскрикнул, и послышался шум от тяжело грохнувшегося тела.

Мы оглянулись. Один из австрийцев лежал неподвижно на дне окопа с широко открытыми от ужаса глазами. Ярко-алая кровь горячей струей залила ему часть лица, кепка и волосы были также в крови. Пуля попала ему в голову, вероятно, в тот самый момент, когда он, может быть, мечтал о том, как он скоро выйдет из линии огня, как его отправят в Россию, и, таким образом, навсегда уже избавится от смертельной опасности и здоровый и невредимый вернется домой… Но судьба решила иначе. Я отвернулся от убитого и, стараясь побороть неприятное чувство, спросил у прапорщика Муратова:

– Как они к вам попали?

– Да так, близко подбежали к нашим окопам, а потом, как попали под пулемет, легли и ни вперед, ни назад. Ну, мы стали им кричать: «Пан, ходь до нас!» Они бросили винтовки и прибежали к нам. Пусть пока сидят, а как немного стемнеет, мы их отошлем в штаб полка в качестве трофеев. Впрочем, таких «трофеев» у нас в батальоне, я думаю, каждый день набирается больше сотни, – с улыбкой прибавил прапорщик Муратов.

– Саменко! – обратился я к пулеметчику, который только что удивил нас своей меткой стрельбой. – Объясни этим австрийцам, чтобы они отнесли труп в другое место, чтобы он не валялся на дороге, а вечером пусть закопают.

Саменко подошел к австрийцам, которые сидели на корточках на дне окопа, и, бесцеремонно хлопнув одного из них по плечу, властно заговорил, указывая на бездыханный труп:

– Ну, пан, бери!

Тотчас два австрийца взяли своего убитого товарища за полы его шинели и унесли прочь.

– Николай Васильевич! – обратился я к прапорщику Муратову – Побудьте за меня здесь в окопах, а я пойду в свою нору немного отдохнуть, устал как собака.

– Слушаюсь! – ответил прапорщик Муратов, сделав мне под козырек.

Я пошел сначала по окопу. Большинство солдат лежали на грязной соломе утомленные бессонной ночью и упорным боем. Серые шинели, грязь, измученные, землистого цвета лица, посоловевшие от бессонницы глаза, свист пуль, которые с визгом рикошетировали, – все это вызывало у меня в душе тяжелое чувство.

Дойдя до того места, где стоял пулемет Василенко, я остановился, выбирая удобное место, чтобы вылезти из окопа, так как моя землянка была от передовой линии шагах в пятидесяти. Заметив мое намерение, Василенко умоляющим голосом воскликнул:

– Ваше благородие, не извольте вылезать, а то он сейчас как засыпет… Тут у него прицел правильный; вчерась двое наших ребят побегли за соломой, так обоих рядком и уложил… вон ихние кресты.

Я улыбнулся такой предупредительности и покосился на два креста, сколоченные кое-как из жердей и уныло стоявшие около двух маленьких могилок.

– Ничего, братец мой, я бегом, пуля не догонит… Австрияки не успеют хорошо прицелиться.

С этими словами я быстро вскочил наверх окопа и со всех ног пустился бежать. Однако едва я только успел сделать несколько шагов, как австрийцы заметили меня и начали мне вдогонку стрелять. Пули с визгом пролетали около самого моего уха, взрывали рядом землю. Я уже не рад был, что побежал. В довершение вдруг затрещал пулемет. Пули как дождь посыпались на меня с визгом, с каким-то стоном, с коротким, но резким свистом, вскидывая целыми горстями землю. Получилась какая-то своеобразная музыка, что-то вроде этого: «Дзянь… чон… чин… тс-тс… чи-чи… дзян…» Я инстинктивно припал к земле, так как, если бы я продолжал бежать дальше, то, наверное, был бы убит или ранен. Кто-то из окопов крикнул:

– Ваше благородие, вы ранены?!