По следам ангела

городок живет продажей предметов весьма и весьма прозаических, тут нечего возразить, однако сами горшечники скажут вам, что не стали бы заниматься этим делом, если б их товар не шел нарасхват. Как известно, деньги не пахнут!

Мадура славилась своими гончарными мастерскими, и потому неудивительно, что отец обратился именно туда, когда захотел попробовать себя в керамике, вот только Пикассо, узнав о его намерениях, пришел в ярость. Валлорис был его вотчиной. Так же, как Ницца, точнее, СимиЕз[7], — вотчиной Матисса, пока он не обосновался в Вансе, разукрасив там капеллу, но это уже совсем другое дело. Леже застолбил Бьо, где позднее откроется его музей, огромный, стоящий на боку бетонный прямоугольник, похожий на обувную коробку. У Кокто тоже была своя часовня — в Вильфранше, крошечная и изящно расписанная; она очень нравилась местным жителям, что бывает крайне редко — обычно публика не одобряет эксперименты художников в церкви. Влияние же Пикассо распространялось повсюду от Антиб до Валлориса, включая Канны, но папа не затем выбрал Мадуру, чтобы ему насолить, — они ценили друг друга, и, когда я родился, папа послал ему мою фотографию, а он, как пишет в своей книге Франсуаза Жило, повесил ее на стенку в мастерской, и хоть у меня и не висит ни одного Пикассо, зато я сам какое-то время висел у него. Между художниками установились уважительные, но довольно своеобразные иронические отношения, что иной раз сквозило в их высказываниях. Например, когда однажды некая молодая журналистка спросила отца: «Вы любите Пикассо?» — он ответил: «Если Пикассо любит меня, то и я его люблю».

Когда «мы работали» в мастерской, мимо дверей все время шныряла какая-то девчушка, может, это и в самом деле была Палома, во всяком случае, отец тоже посылал меня с заданиями: «Посмотри, что он там делает?» или «Какая у него глина?». Мы с девчушкой были шпионами на службе у двух величайших художников нашего века; две таких сильных личности не могли не сталкиваться, и в этих столкновениях высекались прекрасные искры. Должно быть, их «соперничество» началось еще перед Первой мировой, когда Аполлинер или Блез Сандрар курсировал между Ла-Рюш и Бато-Лавуар[8]: левый берег против правого; всегда существовало некоторое ревнивое противостояние лидеров — так часто бывает у школьников, но художники никогда не перестают быть детьми.

Керамическая мастерская — рай земной для мальчишки. В Мадуре в моем распоряжении были горы самого разнообразного по составу и цвету материала для лепки: от белоснежного каолина до глины всех оттенков — серой, красной, зеленой, черной, целые гончарные монбланы, из которых я мог лепить все, что вздумается: солдатиков, лошадей, человечков. Мастера, которым давно надоело работать с привередами-художниками, охотно мне помогали, учили, например, как формовать вазу на круге, как делать в фигурке дырочки для выхода воздуха, чтобы она не треснула при обжиге, и разным другим хитростям. Я обожал учиться, в отличие от взрослых, которые часто считали, что все знают сами, в результате глина у них оседала, получались странные формы, а они были вынуждены уверять, что так задумано. Если у меня выходила особенно удачная фигурка, мне разрешали поставить ее в печь. Несколько часов спустя дверку открывали и. вот это было чудо! Глина превращалась в отличную керамику, в печи стояла настоящая статуэтка. Но прежде чем прикоснуться к ней, надо было подождать, пока она остынет, а на это уходило время и немалое, если учесть к тому же, что для пятилетнего мальчугана оно тянется вдвое дольше. Теплую фигурку можно было отнести в другой цех и раскрасить. Я расписывал ее собственными узорами, не похожими на петухов Шагала и быков Пикассо. Фигурка снова пеклась еще несколько часов. Раскрашенная и отлакированная, она была так хороша, что рядом с ней разные штуковины, которые делал папа и его лысый приятель, казались мне просто ученическими поделками.

Отец быстро устал без конца ездить из Ванса в Валлорис и обратно, и он, и каталонец переключились на другие вещи, оставив нам немало произведений, причем Пикассо — больше, чем папа, который работал не так быстро и спешил, только когда набрасывал этюды. Тот же способен был меньше чем за неделю заполнить товарами целый отдел фарфора в магазине «Самаритен», и при этом у него еще оставалась куча идей на ближайшее будущее.

Много позже, когда обоих художников давно уже не стало, я побывал в огромном сарае около Кань-сюр-Мер, неподалеку от «Нептуна» и «Могадора», — обычно в таких сараях устраивают склад пианино или мебели, в этом же только полки в несколько рядов по обеим стенам. С одной стороны — полсотни закрепленных на подставках и, скорее всего, нигде не описанных тарелок, изготовленных моим отцом в Мадуре, а с другой — примерно столько же тарелок работы Пикассо; в полной тишине и полумраке пустого склада взирали друг на друга две шеренги этого странного парада.

Свадьба Иды, спартанцы и бельгийский фотограф