По следам бездомных Аонид : Вторая тетрадь стихов

«Вчитываться в книги надо…»

Вчитываться в книги надо,
Надо вглядываться в свет,
И людские лики надо
Изучать по многу лет.

И в тоске великой надо

Свою гордость превозмочь,
И потом склоняться надо
Над бумагой, день и ночь.

И тогда заплакать надо

Над проклятою судьбой —
Никому тебя не надо
Ставшего самим собой.

1937

«Как тягостно и зреть, и сознавать…»

Как тягостно и зреть, и сознавать
Над близкими нависшие несчастья
И то, что мы своей словесной властью
Не в силах их движения прервать,

Не врачевать ни плоти, ни души,

И только вяло разводить руками,
И грусть свою рассеивать грехами,
И все-таки испытывать в тиши.

Знать, нам, мечтателям, от века суждено

Быть только соглядатаями жизни
И песни петь на свадьбе и на тризне,
Глотая горьковатое вино.

1938

«Еще не персть, еще не горсть костей…»

Еще не персть, еще не горсть костей,
А человек, волнуемый судьбою,
И плоть моя — ристалище страстей,
Враждующих еще между собою.

И пусть на счастье я не обречен.

И пусть мои минуют всуе годы,
Но я уже Каменами крещен,
И я приемлю дольные невзгоды.

И я вкушаю вольные грехи,

Которые душе моей любезны,
А перед смертию я сотворю стихи
О прелести сей жизни поднебесной.

1936

«Не новизна, а власть веков минувших…»

Не новизна, а власть веков минувших
Прельщает обреченные умы,
И нас, к земному изобилью льнувших,
Настигнет холод царственной зимы.

И мы, глашатаи сердечного цветенья,

Приемлем этот величавый тлен,
И внимем обольстительному пенью
В пучинах замирающих сирен.

И мы, согретые последними лучами

Уже потухших некогда миров,
Волнуем беспокойными мечтами
Угрюмо леденеющую кровь.

И жизни нашей неуютноликой,

Свидетельствуя медленный заход,
По наши неразборчивые клики
Рождается суровый Новый Год.

1938

«Мы на земле глухи и близоруки…»

Мы на земле глухи и близоруки,
Сокрытые во тьме своей тщеты,
И погруженные в томительные муки
Творенья искупительной мечты.

И исчезают многие бесследно

Из капища державных Аонид,
Но кто-нибудь беспомощный и бледный
В столетиях грядущих прогремит.

Приемлет он причастье тайн чудесных

И созидаться станет чрез сие
Из смерда малодушного — кудесник,
Из жизни суетной — святое житие.

1937

«Чудак уже нигде не милый…»

Чудак уже нигде не милый,
Я прозябаю как-нибудь,
И только думою унылой
Дано мне юность помянуть.

И, вольным странником кочуя

По чуждым весям, я пою,
Но если я душой почую,
Что сковывают песнь мою,

Меня кручина на смерть ранит

И лира тихо отзвенит,
И с нею в сон последний канет
Бездомный данник Аонид.

1937

«Да, грешен я, но нет святых на свете…»