По следам Гиены

— Пусть ты и не поведешь больше нас в бой, Рик, но все же мы еще поборемся, мы дадим бой морскому черту! Но близится буря… — он окинул взглядом палубу, — Эй, салаги! Поправить панталоны и в бой — нас ждет крепкая свистопляска!

Барракуда безразлично улыбнулся. Он уже все решил для себя, он знал, что на сей раз удача уже не поможет ему, да и не хотел этого, говоря начистоту. Он знал, что «Гиена» — его красавица, его любимица «Гиена» доживает последние часы, как и он сам и, сознавая это, отправился медленным шагом по ее палубе, осматривая ее в последний раз и прощаясь навеки.

Шторм, между тем, приближался. Полыхали молнии, гремел гром и густились, мрачнели наверху тучи, застя светлый день и призывая на головы дерзких пиратов глубокую ночь.

Команда хваталась за ванты, команда удерживала паруса, мачты, рулевой пытался выровнять курс, а капитан, не обращая на все это внимания, все шел и шел по палубе.

Рука его любовно скользнула по борту, потеребила снасти… Он дружески похлопал по натянутой парусине и, горько улыбнувшись, отправился на нос.

Там он замер на несколько долгих мгновений, вглядываясь в воду и, внезапно, рассмотрев что-то там, среди пенной глубины, метнулся к мостику, поспешно забираясь на него.

— Пушки к бою!! — накрыл собою палубу его рев, и матросы, недоумевающие, переглядывающиеся, неуверенно направились выполнять его приказ. Воевать против волн и ветра ядрами казалось им безумием, было совершенным абсурдом…

Но не волн опасался капитан Барракуда, не вой ветра страшил его в эту минуту. Взгляд его был устремлен вперед, туда, где, раздвигая мутную воду, поднимаясь не то из недр морских, не то из самого Ада, медленно появлялось, восставая, жуткое чудовище, словно прибывшее в реальность из кошмарного сна.

Оно и вправду было похоже на гиену. Но морда его, гигантская, угрожающая морда с приоткрытой пастью, была усыпана острыми шипами; глаза горели дьявольским пламенем, а над ними виднелись рога. Оно открыло пасть и стали видны жуткие зубы, каждый величиной с грот-мачту, если не больше; оно шевельнулось — и море пошло огромными пенными валами.

Барракуда стоял, замерев, приоткрыв рот и молча смотрел на живое воплощение той жуткой тени, что поглощала некогда его душу, смотрел и не мог поверить, что видит именно ее.

— У него есть тело… — сорвался с его губ почти отчаянный шепот, и капитан, на миг зажмурившись, мотнул головой, — Огонь!

Пушки грянули разом: пираты, поначалу перепугавшиеся, сбившиеся в кучку, не посмели ослушаться своего капитана.