«
Аннет заново проживала фрагменты изнасилования. Она проводила меня по тяжёлым воспоминаниям, будто хотела поделиться самым страшным секретом — причиной, по которой она ненавидела собственного сына и любила. Изуродованной и противоречивой любовью. Мне было её жаль. Искренне. Однако я не понимала семью Вивьен. Было бы ложью, утверждай я, что до конца поняла и саму женщину. Не мне судить, как поступать правильно, моя жизнь пестрит глупыми поступками. Но как бы там ни было,ребёнок ни в чём не виноват. Аннет столько потеряла, пытаясь доказать обратное. Она может потерять ещё больше, ещё не начнёт жить. Не начнёт видеть сына, а не притворяться слепой.
Я доносила эту мысль с такой горячностью, что сейчас, вспоминая это, становилось неловко. Ситуацию не разрешить одними моими словами. Святая инквизиция, да я не могу разобраться с проблемами в собственной семье. И всё же я не вернула бы ничего из сказанного. Ни после того, как увидела проблеск перемен во взгляде Аннет. Да, это была песчинка, но, быть может, именно она превратится в пустыню, в которой эти двое наконец встретятся.
Голова трещала. Заснуть не получалось. Решение спуститься и выпить чего-нибудь освежающего родилось само по себе. Однако покинуть комнату я не успела. Стоило потянуться к ручке, как дверь распахнулась. Передо мной возник Фабьен.
Для надёжности бросаю взгляд чуть выше прикроватной тумбы, туда, где висели круглые часы. Любопытство и укол раздражения слились воедино. Три часа ночи, серьёзно? Неужели ведьмаку так скоро захотелось вновь поиграть на моих нервах? Я не собиралась вести с ним беседы. Ни сочувствие, ни что-либо ещё не заставят меня раскрыть рта.
— Знал, что ты не спишь, — мягко произнёс он, разглядывая меня из-под опущенных ресниц.
Если бы я была кошкой, то с радостью бы выпустила когти и сцарапала это безмятежное выражение с его лица. В реальности же пришлось стиснуть зубы и сощуриться.
На Фабьене была всё та же рубашка цвета спелой вишни, свободные брюки, которые, как и ожидалось, ничуть не измялись. Похоже, что он не ложился в постель. И лишь растрёпанные волосы, выгоревшие на летнем солнце, сглаживали идеальную картинку его образа. Чем он занимался, что его кудряшки спутались между собой? Запускал в них свои длинные пальцы?
—Хотел поговорить, — ведьмак вдруг подобрался: распрямил плечи и выпятил грудь вперёд. А вот его тон звучал уже менее уверенно.
Я покачала головой и устало произнесла:
— Наши разговоры ничем хорошим не заканчиваются. Уж лучше бы мы били посуду или швырялись ей друг в друга.
— Пылко, нам подходит.
Губы ведьмака сложились в полуулыбку. И да будут прокляты мои — захотевшие дёрнуться в ответ.
— Не понимаю, что такого чрезвычайного привело тебя ко мне ночью?
— Что-то очень неприятное. Изматывающее. И весьма чуждое мне.
Продолжать диалог хотелось всё меньше. А вот Фабьен на глазах загорался энтузиазмом. Вдруг замечаю, что он прятал одну руку за спиной. Примирительные цветы? Подобным меня не задобрить.
Потребовалось некоторое время, чтобы переварить происходящее. Во-первых, он действительно стоит передо мной в такой час. А во-вторых, в его руках булочки с корицей? Аккуратные улитки, слегка присыпанные сахарной пудрой. Обоняние заработало на полную мощь. Желудок, словно голодный щенок, жалобно зашевелился и приготовился скулить.
Что ж, аппетитные на вид, спору нет. Но это просто не имела смысла. Я начинала терять терпение, и Фабьен это видел.
— Они готовились под тщательным присмотром, maman. Так что будь спокойна за их съедобность.
Меня как громом ударило. Я смотрела на ведьмака широко распахнутыми глазами.
— Ты что пытаешься извиниться?
— Пытаюсь показать, что сказанное мной было ошибкой. Безосновательной ошибкой.
Ну да, это и называли извинением.
Думала, Фабьен будет вести себя как ни в чём не бывало. Я смирилась и в какой-то степени приняла этот факт. В конце концов, если бы мне сообщили нечто похожее, сомневаюсь, что смогла бы обуздать чувство.