По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Говорят дариганги на диалекте, слегка отличающемся от халха-монгольского и имеющем много общего с диалектами Автономного района Внутренняя Монголия в КНР.

После обеда едем верхом осматривать окрестности; бензина у нас мало, приходится его беречь.

Останавливаемся у юрты приятеля Сухэ-Батора. Старая хозяйка дубит кожи. Она угощает нас чаем с молоком, продолжая заниматься своим делом, чтобы кожа не пересохла. Старуха моет в холодной воде большую овечью шкуру, которая уже три дня мокла, чтобы легче было отскоблить клочки мяса, приставшие к внутренней стороне. Затем она выносит шкуру из юрты, кладет ее на доску в форме буквы «Т» и соскребает особым ножом остатки жира. Покончив с этим, женщина черпает из деревянной бадьи кислого молока и смешивает его с каким-то порошком. Спрашиваю, что это такое.

—  Шю, — отвечает старуха.

Слово шютолько по звучанию напоминает венгерское «шо» (соль); на самом деле оно заимствовано из китайского языка.

— Издалека привозят?

— Близко, из-за холма.

— Там есть соляные копи?

— Нет, мы просто ее сметаем.

Шю вовсе не соль, а сода. Кочевникам приходится пользоваться тем материалом, который есть в степи, поэтому для сложного химического процесса дубления кожи употребляют смесь кислого молока с содой. Они под руками у каждой семьи.

Старуха берет с полки какой-то странный маленький инструмент. Прошу показать мне его поближе. Это просто челюсть овцы, но так искусно выточенная, что ею удобно покрывать ровным слоем смеси внутреннюю сторону шкуры. Покрыв шкуру слоем смеси из кислого молока с содой, женщина свернула ее и положила на солнце. Эту операцию надо повторять три-четыре раза в день, а если хватает времени и терпения, то и до десяти раз. Тогда кожа будет еще лучше. Через три-четыре дня шкуру опять опускают в воду, чтобы она стала мягче, а потом скребут поочередно особым скребком и ножом до тех пор, пока она не станет совсем мягкой. При обработке коровьих шкур тоже употребляется смесь кислого молока с содой, но кожу смазывают в течение 10 дней. Верблюжью шкуру только выдерживают в воде и сушат, больше с ней ничего не надо делать.

Скоро приходит муж. Женщина откладывает шкуру в сторону и начинает готовить ужин. В котел брошены четыре больших куска жирной баранины. Хозяин угощает нас молочной водкой. Когда мы сообщаем ему о цели нашей поездки, он приглашает нас поглядеть его табун, пасущийся поблизости.

В нескольких сотнях метров от юрты на опушке небольшого леса пасутся без всякого присмотра лошади. Они боятся волков и потому держатся вместе. Хозяин с гордостью показывает своих лошадей и дает им столько названий, что я с трудом слежу за его объяснениями. Не только однолетки носят отличное от двухлеток название, но и шестилетние жеребцы и кобылы называются иначе, чем семилетние. За полчаса записываю по крайней мере 50 обозначений различных мастей, выбирая лишь самые основные окраски и сочетания. Не удивляюсь, когда мне показывают «синюю пятнистую» лошадь. В монгольском языке одно и то же слово обозначает синий и серый цвет. Показывая на одну кобылу, старик назвал ее своей желтой любимицей. Он употребил слово «шарга», которое на монгольском, как и на венгерском, языке означает «желтая». Когда я об этом сказал старику, его уважение к венграм возросло.

На другой день посещаем еще один аил. По пути попадается небольшой оазис. На зеленом холме растет несколько вязов, у подножья раскинулось заросшее тростником озеро. Здесь, видимо, водятся и лебеди, но охота на них строго запрещена. Останавливаемся в небольшом аиле из четырех юрт. Собаки встречают нас неистовым лаем. Какой-то мужчина, любезно раскланиваясь, спешит нам навстречу и с трудом отгоняет огромных псов, величиной с телят. В его юрте впервые слышу одну из самых любимых песенок даригангов — «Маленькая желтенькая». Позднее ее распевали при мне не раз. Перевести эту песенку можно примерно так: