По следам полка Игорева

В течение дня, правда, синее небо неоднократно затягивалось тучами, охотников намочил ливень, и дважды моросило, однако в целом охота выдалась удачной. Игорю Святославовичу, в отличие от Чилбука, она не доставила много радости. Он понял вдруг, что не готов поменять привольное, не требующее от него никаких умственных усилий и ответственности, день да ночь – сутки прочь, житьё в плену на опасности и лишения побега. Да и что ждёт его на Руси? Свобода свободой, вот только не обернётся ли она порубом в Киеве, а того пуще в Переяславе, принадлежащем злейшему врагу Владимиру Глебовичу, тем порубом на дворе церковном, где чуть не отдал Богу душу его, Игорев, дядя, в честь которого и назван – великий князь киевский Игорь Ольгович? И ещё мучила Игоря мысль о том, означает ли его сносная жизнь в плену и прикровенное предложение самого Кончака убежать, что прервалась злосчастная цепь его невезений в этом походе? Первым звеном той цепи стало двухдневное опоздание брата Всеволода на место сбора, а потом пошло-поехало, только и успевай их, невезения, подсчитывать. Если невезениям конец – отлично! А если милости к нему Кончака злодейка-судьба дозволила только для того, чтобы очернить его в глазах князей-сородичей? А если Кончак задумал очередную хитрую каверзу, а следующим, последним звеном невезенья станут поимка и позорное, лишающее княжеской чести, наказание? Однако никакого другого для себя выхода не видел князь, кроме как очертя голову решиться на побег.

Когда человек бессилие своё ощущает перед всевластием судьбы-злодейки, когда не ведает, в какую бы щель ему втиснуться, остаётся у него возможность обратиться к высшим силам. Князь Игорь незамедлительно, и заветной фляжки на святое дело не пожалев, попросил бы знаменитого шамана Кулобу устроить камлание и узнать, удастся ли побег, – попросил бы, коли не был бы уверен, что шаман посул возьмёт, а сам тут же побежит доносить Чилбуку. Русские провидцы, волхвы да православные прорицатели, юродивые и печерские старцы-прозорливцы, те далеко. Поп здесь, да что с него толку? Хотя… Князь вдруг нашёл применение отцу Памфилу, точнее, его, из Шарукани привезённым церковным вещам, покрутил головою, понял, что не просто в седле докучливо трясётся, а мчится по ковылю (сокол в небе, впереди на два конских крупа улюлюкающий Чилбук), и вернулся к мгновенным радостям бытия.

Когда уже показались крайние юрты становища, Игорь как бы нечаянно поравнялся с сыном тысяцкого и шепнул ему:

– Разыщи попа – и ко мне в юрту. И пусть иконы с собою прихватит.

Отец Памфилий вошел к нему в юрту уже после обеда, когда князь возлежал на кошме, ковыряясь в зубах, и размышлял о достоинствах и недостатках половецкой кухни – это чтобы голову освободить от мучительного чередования надежды и сомнений. Попытку попа завести вечную свою песню о пожертвовании на церковь Игорь Святославович решительно пресёк, а в ответ услышал:

– Да уж, милостивый княже, я ведь мог и не довезти до Шаруканя твои куны. Ты вот убежишь, и как бы мне за тебя потом голову не срубили.

– Я убегу?!

– Да все говорят, что навострил лыжи.

– А кто говорил тебе, отче? Наши русичи или кыпчаки?

– Наши русские говорили, да. А что нехристи говорят, я и не прислушиваюсь, чтобы не согрешить.

– Худо дело, – вздохнул князь. – Мне, отец Панфилий, надобны иконы твои, что привёз ты с собою для церковной службы. Покажи, что прячешь?

– Да вот она, икона. Иисусова, княже. «Спас Ярое Око».

– А Богородичной нету у тебя?

– Одну икону взял, княже… Эй, княже, мы так не договаривались!

Игорь, отняв доску и приставив её к стене, заявил веско:

– Не кричи, отец. Никто не забирает у тебя твоего Спаса. Когда я… ну, настанет когда время, сам придёшь и возьмёшь. А я тебе на твою церковь пришлю куны из Руси. Хочешь, в том крест поцелую?

– Да будет, верю тебе, княже. Нет, уж лучше всё-таки поклянись.

Игорь не стал целовать крест, вместо этого спросил:

– Слушай, книжная душа, какой день сегодня у нас, если по-нашему, по-русски?

– Четверток сегодня, число двадцатое месяца июния, – подчитав на пальцах, ответил поп. И уже не столь уверенно продолжил. – Кажись, священномученика Мефодия, епископа Патарского.

– Это надо же, какие бывали епископства! – удивился князь. – Спасибо. А теперь иди, мне подумать надо.

Глава 20 На лесном просёлке