По следу

— Слушаться, когда приказывает советский командир! — повысил Кузнецов голос.

Японец вскинул на чекиста чёрные близорукие глаза и, присев, начал торопливо снимать ботинки. Ему дали взамен армейские сапоги и увели в баню, приспособленную под арестное помещение.

Кузнецов и Дед прошли в канцелярию. Командир взял кинжал, и не успел Фёдор Иванович моргнуть, как он отодрал у каблуков ботинок набойки.

— Зачем добро портишь! — воскликнул Дед.

— А чего нам жалеть, коли они сами не жалеют, — усмехнулся чекист и, стукнув ботинками о стол, вытряхнул из выдолбленных в каблуках потайных ямок два маленьких свёрточка.

— Штуковина! — поразился Дед, глянув на командира с таким изумлением, что тот громко расхохотался.

Потом Кузнецов осторожно развернул свёрточек поменьше. В пергамент и вату были завёрнуты несколько гранёных камешков, с маленькую горошину каждый. Чекист быстро подвинул их на то место стола, где играл солнечный луч, и горошины засверкали всеми цветами радуги.

— Неужели бриллианты? — прошептал Фёдор Иванович.

— Они самые, семнадцать штук, — сосчитал Кузнецов.

— Вот грабитель, гнилая душа! — возмутился Дед. — Это же они наш народ грабят! Я на ихние разбойничьи дела нагляделся: из Владивостока целыми кораблями наше добро увозили. И самураи проклятые, и американцы, и англичане.

— Подожди волноваться, посмотрим, что здесь, — Кузнецов с той же осторожностью распаковал второй свёрточек. — Я так и думал, что японец не контрабандист.

Во втором свёрточке оказалась какая-то бумага, тщательно запакованная в резиновый мешочек. Начальник быстро прочитал её и повернулся к Деду, лицо которого выражало нетерпение.

— Он шёл из Владивостока к самому Назарову. Бриллианты, конечно, награбил для себя. А в общем-то, Фёдор Иванович, это уже не нашего ума дело. Нам здесь, в тайге, с этим не разобраться…

Начальник замолчал. Дед не хотел мешать его думам и рассматривал сверкавшие бриллианты.

— Я сам должен доставить шпиона в Никольск-Уссурийск, — сказал вдруг Кузнецов. — Я завтра тоже поеду… И насчёт твоего друга Син Хо вопрос решим попутно. Голубев останется за начальника заставы. Молод, горяч, но, я думаю, справится…

— Я ему помогу, — сказал Фёдор Иванович.

— Ты же уезжаешь, — удивился чекист. В душе он очень хотел, чтобы партизан побыл на заставе до его возвращения, и обрадовался, что тот сам, без уговоров, решился на это…

Кузнецов уехал четвёртого марта. С ним отправились два пограничника и Син Хо с сыном. В середине маленького отряда ехали три контрабандиста и японец. Руки их были связаны.

А восьмого марта Голубев сообщил Деду, что утром на маньчжурской стороне кто-то жёг костры.

— Надо глядеть в оба, — озабоченно сказал Фёдор Иванович. — Это не иначе, как Назаров.

Вечером Голубев уехал на границу. Кротенков наработался за день на ремонте сарая, устал и прилёг в комнатушке Кузнецова на устланный кедровыми ветками топчан.

Спать не хотелось, и он ворочался с боку на бок и всё думал и думал о Сучане, с жене с сынишкой, о том, что все его товарищи по партизанскому отряду давно возвратились к своим семьям и на шахты, а он застрял в тайге.

Наступала весна. Ещё не начали таять снега, по ночам прихватывали морозы, а над падями уже разносились голоса лебедей-кликунов. На полыньи озера опускались стаи рыболовов-бакланов. Не замедлили появиться и голенастые китайские журавли.

«Скоро цапли с ибисами прилетят, — прикидывал Федор Иванович, — проталины образуются, а там болота окончательно отогреются, всё размокнет — и не выберешься отсюда до самого мая. Скоро ли обернётся Кузнецов?.. Даша всё, поди, плачет, а может, и плакать перестала», — Фёдор Иванович представил вдруг, что не он, а кто-то другой любовно смотрит в её глаза, и хоть тотчас мысленно обозвал себя дурнем — не такой человек Даша, — а всё-таки не мог уснуть, поднялся с топчана и направился в канцелярию.

Семилинейная лампа была прикручена — керосин в тайге дороже золота! — и еле освещала небольшую комнатушку. На стене висела схема участка заставы. Чертил её, пользуясь советами Деда, сам Кузнецов. До гражданской войны он работал фрезеровщиком на московском заводе Михельсона и умел чертить.

Кроме Деда и дежурного, на заставе находилось ещё трое бойцов — двое спали, третий стоял часовым на дворе. Остальные пограничники были в нарядах на участке.

Дежурный, с явным трудом сдерживая зевоту, перечитывал роман Войнич «Овод». Это была единственная художественная книга на заставе, и даже Дед выучил ее почти наизусть.

— Ко сну клонит? — сердито спросил он.

— Клонит, — признался дежурный.

— А ты книгу-то брось и голову в ведро окуни, — посоветовал Фёдор Иванович. — Часового давно проверяли?

— Полчаса назад.

— Пора ещё раз проверить.

Кротенков вышел во двор. Темнота была кромешная, и Дед с трудом увидел часового Гладышева.

— Кругом ходишь?

— Кругом, — прошептал Гладышев. — Всё в порядке…

Фёдор Иванович вернулся в канцелярию и порекомендовал дежурному разбудить спящих бойцов.

— Неровен час, что случится. На улице зги не видно!