По следу крови

Затем они отправили к психиатру Зеленого демона, получив от нее письменное подтверждение о склонности тогда еще четырнадцатилетнего мальчишки к анальному сексу.

— Мы молили Господа прислать кого-нибудь, кто бы помог нашему горю, — жаловалась мать подсобного рабочего. — Мы хотели объяснить всем, что наш мальчик ни в чем не виноват. Но люди отшатнулись от нас. Даже те, кто нас жалел и хотел утешить, терялись и не знали, что сказать. Мы чувствовали себя так, словно у нас кто-то умер.

— Я поклялся, что вообще не буду работать, если моего сына упекут за решетку, — заявил таксист. — Раз они так с нами обошлись, пусть сами нас и содержат!

Оба они — отец и мать — чувствовали себя заключенными. Двое крепких полицейских часто приходили к ним — проведать, да и просто держать их в «связке» со всемогущими блюстителями порядка, которые отняли у них сына.

* * *

В понедельник подсобный рабочий пробыл в роли подсудимого всего три-четыре минуты. Он несколько раз ответил «да», и на этом все закончилось. Полиция получила право держать его еще семьдесят два часа. Защитник подозреваемого Вальтер Берри не выдвинул ни одного возражения и не стал просить об освобождении под залог.

Молодой рабочий не выглядел неряшливым и всклокоченным, как обычно. Он причесался, надел сорочку, чистые брюки и черную вельветовую куртку. По бокам стояло двое полицейских.

Все оказалось не так страшно, но и не так просто, как ожидали родители. Толпы в суде не было. Никто не закидал камнями их дом. Им позвонили, как когда-то Эшуортам после исчезновения Дон, и долго молчали в трубку. Таксист тут же сообщил о звонке «телохранителям», и на следующий день полиция установила телефон с другим номером.

За все это время они получили только одно анонимное письмо с угрозами. Но все равно в первые три дня не хотелось даже есть. Тогда им прописали курс лечения: пять успокоительных таблеток в день и три снотворного на ночь. За продуктами для сына они отправились в близлежащий Хинкли. Там мать подсобного рабочего совсем растерялась.

— Я никак не могла подсчитать сдачу, — признавалась она. — Надо было заплатить девяносто девять пенсов, и я никак не могла их набрать! Продавцу пришлось мне помогать. Потом я зашла в другой магазин и купила то же самое. В эти дни я вообще потеряла способность считать и понимать. Я брала какую-то вещь и думала, зачем она мне? Или наливала воду в чайник, а пакетик с чаем положить забывала.

— Мы на грани нервного срыва, — говорил таксист. — Я больше не могу водить машину. А ведь я работаю сам на себя, больничный мне не положен. Хотя, по правде говоря, таксопарк мне помог. Они даже собрали мне деньжат.

Через несколько недель в деревне пошли слухи, что семья подсобного рабочего, подозреваемого в убийстве, куда-то переехала. Все думали, что отца мальчика уволили. В газете проскользнуло сообщение, будто он бросил работу из-за постоянных угроз.

Но всё было не так. Родители парня никуда из Нарборо не уезжали и постоянно навещали сына в тюрьме строгого режима «Винсон-Грин» в Бирмингеме, где он ожидал суда.

Младший брат подсобного рабочего был приблизительно ровесником Эндрю Эшуорта и даже немного знал его. Кое-кто из подростков угрожал брату арестованного, но дальше этого дело не пошло.

— Двое знакомых ребят сказали, чтобы я дружил с ними. Тогда меня никто не тронет, — говорил мальчик. И никто его не тронул.

Когда полицейские заехали к ним на «ленд-роверах», чтобы забрать для экспертизы мотоцикл сына, семья уже была на грани помешательства.

— У нас что-то с телефоном, — пожаловался отец подсобного рабочего Тони Пейнтеру. — Вы прослушиваете наш телефон?

— Для того чтобы установить подслушивающее устройство, нужна санкция главного управления, — пояснил ему суперинтендент. — А для этого требуется очень веская причина, например угроза государственной безопасности. Вы на это не тянете.

Но самым страшным для них оказалось отчуждение, похожее на то, от которого страдали Иствуды и Эшуорты. Отчуждение и одиночество жертвы.

* * *

Через четыре недели после обнаружения тела Дон Эшуорт в Эндерби состоялась заупокойная служба. Родственники собрались в старой гранитной церкви. Викарий говорил о погибшей как об очень умной, живой, обаятельной девочке, послушной и преданной дочери, открытой всем радостям жизни. Золотистый свет лился через готические окна; пахло свечами, цветами, старинными псалтырями и смертью. Люди пытались понять нечто, скрытое от их разума, осознать случайное и закономерное. Но хаос постичь невозможно.

Дон Аманду Эшуорт похоронили на маленьком кладбище за церковью Иоанна Крестителя, в нескольких минутах ходьбы от того места, где она умерла. На кладбище было человек двести. Создавалось впечатление, что в деревне Дон знали все. Родители и брат покойной в траурной одежде следовали за викарием и служкой. Могила утопала в венках; из латтеруортской школы, где училась Дон, прислали венок с надписью «Мы тебя любим».

Барбара держала в руке розу на длинной ножке. Когда гроб опустили, она поцеловала цветок и бросила его в могилу.