Фрицы вели по нам яростный огонь. Наши минометы для них как бельмо в глазу. Вскоре батальон понес и первые потери. Командир первого взвода по радиостанции доложил о гибели заместителя командира минометной роты лейтенанта Рыбалко и о тяжелом ранении старшины Шаманова.
Лейтенант Страхов отрешенным взглядом наблюдал за полем боя, нервно покусывая губы. Лицо его словно превратилось в камень. Ротный никак не мог поверить в случившееся. Гибель его боевого зама потрясла командира роты. Он так и продолжал держать в руках трубку телефонного аппарата, не замечая, как побелели костяшки его пальцев. Я осторожно высвободил ее из руки Страхова и положил на место.
Словно очнувшись, Страхов спросил:
– Как это случилось? – не решаясь сказать слово «погиб».
– Прямое попадание снаряда, товарищ лейтенант. Смерть мгновенная.
– Значит, не мучался?
– Никак нет.
Голос Страхова дрогнул, но затем вновь обрел прежнюю твердость и зазвучал все тверже и решительнее, с оттенком злости и ярости:
– За каждую каплю крови, пролитую нашими товарищами, фашисты зальются собственной, они утонут, захлебнутся в ней! Земля будет гореть у них под ногами!
Приказ его был краток:
– За смерть Рыбалко, за кровь Шаманова – ОГОНЬ!
…Боевого товарища мы похоронили на самом берегу Днепра. Он был первой нашей потерей. С него батальон начал печальный отсчет погибшим.
День и ночь шли бои на подступах к Смоленску. Нам с командиром роты за все это время несколько раз пришлось сменить КНП – с основного – на запасный, с запасного – на следующий, затем опять, опять и опять…
В ночь с 24 на 25 сентября 1943 года моросил мелкий и нудный дождь. Холодный ветер, казалось, пронизывал насквозь не только наши тела, пробирая до костей, но и саму душу.
Вдоль Днепра стоял густой туман. Едкий запах гари и дыма, смешиваясь со зловониями разлагающихся трупов, дополнял и без того безрадостную, неприятную и мрачную картину.
Короток сон бойца. Все, кому положено, отдыхали. И только нам со Страховым за всю ночь не довелось сомкнуть глаз. Николай Евгеньевич лично решил провести рекогносцировку местности, чтобы выбрать наиболее удобные и в то же время безопасные места для будущих позиций, с которых будет вести огонь минометная рота. Кроме того, ему надо было организовать взаимодействие с соседями, проверить, как несут службу часовые из боевого охранения, все ли готово для форсирования Днепра. Да мало ли дел у командира роты накануне боя? Ему во все надо было вникнуть, пощупать, проверить, чтобы лично убедиться, что завтра не возникнет заминок или сбоя, чтобы потери были минимальными.
А я, как привязанный, неотступно следовал за ним с большой коробкой радиостанции «6 ПК» за плечами.
Радиостанции типа 6-ПК – переносная довоенная (обр. 1931—38 гг.) рация КВ диапазона малой мощности. Это была устаревшая, несовершенная, тяжеловесная, питаемая от сухих источников питания, тяжелых и быстро теряющих емкость. Но она была основным средством радиосвязи в батальонном звене.
До войны, на гражданке она применялась на больших стройках, в колхозах. В Великую Отечественную получила название «Малая политотдельская», потому что использовалась не только для связи в войсках, но и политработниками в политотделах. Ввиду малой мощности (0,5 – 1 Вт) 6-ПК обеспечивала связь командира батальона с командиром полка и в сетях артиллерийских дивизионов.
Ввиду своей громоздкости у радистов она получила другое название – «Шестиведерная полковая клизма (ШПК)». Хотя она и значилась по техническим характеристикам как «переносная», но таскать ее на «загривке» было крайне неудобно. Короб радиостанции состоял из двух упаковок: приемо-передатчика – 12,5 кг. и упаковки питания – 11,7 кг.
Чтобы развернуть рацию и подготовить ее к работе мне требовалось не более 3—4 минут, но чаще всего Страхов пользовался телефонной связью. Иногда обстановка требовала ограничения использования открытой радиосвязи, поэтому мы переходили на телеграфную связь – работу ключом. Но отдельные командиры почему-то считали, что работающая рация навлекала огонь противника. Может быть это было простым совпадением, а возможно немцы действительно засекали нас и брали радиоточку под обстрел. Неоднократно снаряды разрывались в непосредственной близости от меня. Как говорится, береженого Бог бережет, поэтому окоп связиста относили подальше от огневой позиции.
Кроме основной обязанности – радиста, я выполнял функции связного, посыльного, личной охраны и ординарца одновременно, поэтому мне за ночь по несколько раз пришлось наведываться в подразделения роты, чтобы передать то или иное устное или письменное распоряжение Страхова.
Утро 25 сентября застало Страхова на КП командира стрелкового батальона, в составе которого мы должны были войти в город с северо- востока, чтобы соединиться с войсками Калининского фронта, наступающими с севера.
В 4.30 началась артподготовка – предвестница будущего наступления, а в 8.00 мы были уже на левом берегу Днепра.