По следу «Серого». Автобиографическая повесть (книга первая)

«С 2-х ночи 23 февраля населенные пункты были оцеплены, в определенных заранее местах поставлены засады и дозоры. На рассвете мужчин созвали на сходы, где было объявлено решение о депортации. В горных районах, сходы не созывали, в силу большой разбросанности поселений. Каждая оперативная группа, состоящая из одного оперработника и двух бойцов войск НКВД, должна была произвести выселение четырех семей. Технология действий опергрупп была следующей. По прибытии в дом выселяемых производился обыск, в ходе которого изымалось огнестрельное и холодное оружие, валюта, антисоветская литература. Главе семьи предлагалось выдать участников созданных немцами отрядов и лиц, помогавших фашистам. Здесь же объявлялась причина выселения: «В период немецко-фашистского наступления на Северный Кавказ чеченцы и ингуши в тылу Красной Армии проявили себя антисоветски, создавали бандитские группы, убивали бойцов Красной Армии и честных советских граждан, укрывали немецких парашютистов». Затем имущество и люди – в первую очередь женщины с грудными детьми – грузились на транспортные средства и под охраной направлялись к месту сбора. С собой разрешалось брать продовольствие, мелкий бытовой и сельскохозяйственный инвентарь из расчета 100 кг. на каждого человека, но не более полутонны на семью. Деньги и бытовые драгоценности изъятию не подлежали. На каждую семью составлялось по два экземпляра учетных карточек, где отмечались все, в том числе и отсутствующие, домочадцы, обнаруженные и изъятые при обыске вещи. На сельскохозяйственное оборудование, фураж, крупный рогатый скот выдавалась квитанция для восстановления хозяйства по новому месту жительства. Оставшееся движимое и недвижимое имущество переписывалось представителями приемной комиссии. Все подозрительные лица подвергались аресту. В случае сопротивления или попыток к бегству виновные расстреливались на месте без каких-либо окриков и предупредительных выстрелов32.

Не хочется вспоминать о том, как мы заходили в дома людей, которые подлежали депортации, видеть жалобные лица матерей, детей. В их глазах стояли слезы отчаяния и тревоги за свое будущее и будущее своих детей.

Покидая дома, мы нередко слышали у себя за спиной проклятия в свой адрес.

Помнится, зашли в один из домов. За столом сидел мужчина лет пятидесяти. Двое бойцов остались стоять у двери, держа оружие наготове. Оперуполномоченный НКВД спросил фамилию хозяина, чтобы удостовериться в том, что перед ним именно тот человек, который значится в списке депортируемых. Все было пустой формальностью – у офицера на руках были подробные списки всех семей.

Мужчина встал из-за стола, назвался. Ему стали зачитывать решение правительства и приказ о выселении. В это время из-за перегородки, отделяющей кухню от комнаты, вышла его жена. Увидев нас, она что-то спросила у мужа на родном языке. В ответ он произнес несколько слов, смысла которых мы также не поняли.

Женщина замолчала, посмотрела на нас взглядом, полным жалости, безмолвно моля о милости. Горянки без разрешения мужа никогда не заведут разговор с посторонними. Тем более в присутствии мужчины из их рода или вообще кого-либо из селения. Она просто молча смотрела на нас. Трудно было выдержать этот взгляд и нам стало не по себе от него. До сих пор я помню эти глаза, полные слез.

Проснулись дети: мальчик лет пяти-шести и девочка, младше своего брата на год-полтора. Спросонок они ничего не понимали, потому вначале смотрели на нас с откровенным любопытством, широко раскрыв глазенки, но увидев слезы матери, тоже заплакали. Ее беспокойное состояние передалось и им. Детям были чужды и непонятны интересы политики взрослых, которых и сами-то родители ничего не понимали.

Оперуполномоченный объяснил мужчине, что в течение отведенного времени семья должна покинуть дом, взяв с собой только самые необходимые вещи. Вечером на станции будет стоять состав, который доставит их к новому месту жительства.

С тяжелым сердцем мы выходили из дома, а впереди еще предстояло обойти дворов сорок – пятьдесят…

К девяти часам вечера операция была завершена. Эшелон с жителями села Алтиево и других близлежащих населенных пунктов отошел от перрона станции.

Штаб руководством операции положительно отозвался о ее проведении, выставил нам оценку «отлично». Но, скажите, можно ли дать превосходную оценку действиям, поступкам, принесшим человеку горе, страдания и беды? Сегодня это звучит кощунственно: людей выгоняют из дома, а тем, кто это сделал, выставляют отличную оценку.

4 марта 1944 года, закончив операцию в Назрани, батальон на автомашинах выехал в Верхне-Балкарский сельсовет для выполнения аналогичного задания в Кабардино-Балкарию.

Новости на Кавказе распространяются быстрее ветра. И на новом месте нас уже встречали совсем не так, как в Чечено-Ингушетии. Опять все повторилось сначала: плач, слезы, проклятия…

Однажды, когда мы с Виктором Деминым сидели на лавочке и курили. К нам подошел старик. Он поздоровался первым. Мы вежливо ответили на приветствие. Старик спросил:

– Сынки, откуда вы будете родом?