Уход из Дорохоя многие бойцы вначале восприняли как отход от активной борьбы с немецко-фашистскими и румынскими войсками. Но события последующих месяцев заставили нас убедиться в обратном – мы вступали в новый, более сложный этап борьбы с оуновцами – еще более жестокой и опасной. Предстояла ликвидация оуновского подполья в Черновицкой области.
Несмотря на то, что нам и раньше приходилось иметь дело с таким врагом, многое в борьбе с ним все же пришлось постигать впервые. Мы постоянно учились воевать.
Бандеровщина, это бандитское формирование, выполняло прямое указание своих хозяев, и прежде всего, ведомства Канариса, по линии абвера о создании вооруженного подполья на освобожденной советскими войсками территории Западной Украины.
Согласно определяемой для них тактики действий, бандеровцам было приказано оставаться в тылу Красной Армии, некоторое время пересидеть лесах и горах, а затем приступить к активной деятельности: совершать террористические и диверсионные акты, взрывать мосты, склады, совершать убийства советских и партийных деятелей, чинить препятствия призыву в армию, ликвидировать тех, кто пошел служить в неё добровольно, сеять панику, наводить страх и ужас среди местного населения. Чтобы всего этого не произошло, или, по крайней мере, свести усилия оуновцев к минимуму, нашему батальону была поручена задача вести постоянную борьбу с врагом, выявлять лиц, пособничающих бандеровцам, способствовать созданию и утверждению законной власти в западных областях Украины и в частности, в Черновицкой области.
Но были случаи, когда приходилось заниматься решением чисто «внутренних» проблем.
Однажды весь батальон всколыхнуло известие: задержаны два дезертира нашей части. В это никто не мог поверить. Неужели кто-то из наших товарищей способен на такой проступок? И, тем не менее, командование батальона подтвердило этот факт: да, в нашей части появились два дезертира – красноармейцы Крутков и Котиков (фамилии я изменил из этических соображений).
20 мая 1944 года по распоряжению командования батальона они были вызваны из гарнизонов в гг. Сирет и Дорохой для направления в другое подразделение. Узнав об этом, Крутков и Котиков, сговорившись, решили уйти в одну из дивизий Красной Армии, воюющую в тот момент с частями гитлеровской армии на передовой. В этой дивизии у них был общий знакомый, Герой Советского Союза.
Этот случай вызвал среди нас самые жаркие споры. Одни защищали беглецов, говоря, что никакого проступка нет, так как их действиями руководили благородные мотивы – желание бить врага на передовой линии фронта.
Другие, наоборот, занимали более принципиальную и непримиримую позицию, в корне отличную от первой, – доказывая, что преступление именно и состоит в том, что не важно куда они собирались бежать: в тыл или на фронт, а важно то, что приказ командира батальона не выполнен – Крутков и Котиков вовремя не прибыли в назначенное им подразделение.
Комсомольское собрание, на котором рассматривали проступок, было жарким. Крутков не состоял в комсомоле, поэтому персональное дело было заведено только на Котикова.
Котикову было 25 лет, и его поступок нельзя было назвать мальчишеским. Он четко представлял степень своей вины и ту ответственность, которую понесет. Действия его были заранее обдуманы. Именно из таких соображений и исходили участники собрания, предлагавшие исключить его из рядов ВЛКСМ. Секретарь бюро ВЛКСМ 1 стрелковой роты Метелкин, где состоял на учете Котиков, так оценил его действия:
– Котиков совершил тягчайшее преступление перед Родиной – дезертирство. Мало того, он, как комсомолец, не только не предостерег своего товарища от преступления, а, наоборот, склонил к этому. Как ни горько сознавать, но мы плохо знали об истинных настроениях этих комсомольцев, не изучали как следует их деловые и моральные качества, слабо занимались воспитательной работой. Я предлагаю исключить Котикова из рядов BЛKСM как недостойного этого высокого звания.
Затем слово взял комсорг другой роты, Кошкин. Он как и первый выступающий отметил слабую работу с комсомольцами, подверг критике не только состав бюро ВЛКСМ роты, где служил Котиков, но и лично его секретаря, Метелкина.
Кошкин также предложил исключить Котикова из рядов комсомола.
Потом выступали другие комсомольцы. И все они единодушно поддержали это мнение. Всего в тот день в повестке дня собрания значилось три вопроса, но после первого нас, комсомольцев, стало на одного меньше.
Вот такая поучительная история произошла в нашем батальоне в июне 1944 года. Подобных случаев до конца войны у нас больше не было.
Всем известное крылатой выражение «Дисциплина – мать победы» на фронте стало для каждого из нас аксиомой. Мы понимали, что успех в бою во многом определялся прежде всего тем, насколько точно и беспрекословно военнослужащие выполняют приказы и приказания командиров, требования уставов и Присяги, сознательно ли они повинуются им или их нужно принуждать к этому.