По собственному желанию

— Ужин тебе принесут, — сказал Звягин, будто не слыша ерничания Георгия. — Вода в бачке. Если понадобится по нужде, позвонишь, — он показал на кнопку звонка.

— А покурить оставишь?

Звягин молча выложил начатую пачку «Беломора».

— Свои кровные даешь, гражданин начальник. А по реестру зэкам курево разве не положено?

Звягин устало посмотрел на него, качнул головой.

— Лучше помолчал бы, Свиридов.

— Это почему же? По уставу не положено говорить?

Звягин молча повернулся и вышел, с силой вдвинул дверь в ободверины, лязгнул замком.

Георгий постоял посреди камеры, прислушался. Первая минута неволи никаких особых ощущений не принесла. Так же шумел за стенами ветер, та же густая, насыщенная влагой и холодом тьма стелилась за окном. Вот только окно было «не то». Закрытое частой решеткой, сваренной из толстых ребристых прутьев, — из такого железа делают могильные ограды, — оно, казалось, командовало: «Стой!» «Ладно, — усмехнулся Георгий, — будем стоять, сидеть, ходить. Четыре шага вдоль, три поперек, пять по диагонали. Это потом. А пока надо полежать».

Он закурил, прилег на узкую койку. Однако не хуже, чем в палатке. Одно только неудобство — никуда не выйдешь. А куда ему идти?

Через час дежурный милиционер, хмурый человек лет пятидесяти с большим грубым лицом, принес ужин — чуть теплую котлету с непроваренными макаронами и стакан жидкого чая. Пока Георгий ел, милиционер сидел на корточках у порога, большая рыжая кобура с пистолетом явно мешала ему, и Георгий, улыбаясь, посоветовал:

— Да ты отстегни.

Милиционер равнодушно глянул на него из-под тяжелых, припухлых век и промолчал.

— Что-то я прежде не видел тебя здесь, — снова попытался разговорить его Георгий. — Недавно в наших краях?

— Не видали, а тыкаете, — спокойно уколол его милиционер.

— Ну… извините, — смешался Георгий.

— Все вы такие.

— Кто все?

— Начальники. Привыкли тыкать. Теперь отвыкать придется, — внушительно сказал милиционер. — Тут вы уже никому не начальник.

Он забрал посуду и ушел. Георгий выкурил папиросу, лег, отвернулся лицом к стене и скоро заснул.

И снова был тот тяжкий, страшный сон… Из крохотного круглого пространства, вырванного из огромной тьмы узким пламенем свечи, тянула к нему руки Ольга, что-то говорила, но он не слышал, и как ни пытался подойти поближе, ноги не повиновались ему.

Проснулся он от собственного крика.

Черная, страшная тьма была вокруг него. Страх заставил его вскочить с постели, он судорожно выбросил перед собой сжатые кулаки, — ему казалось, что из тьмы вот-вот кто-то бросится на него. Георгий не сразу понял, где он, и наконец сообразил, что надо найти выключатель рядом с дверью и зажечь свет. Но в какой стороне должна быть дверь, он не мог понять и, предостерегающе раскрыв ладони, осторожно шагнул наугад, тут же наткнулся на стену и охнул от боли в правой руке. Видимо, во сне он ударил кулаком в стену — пальцы были липкими от крови. Шаря по стене левой рукой, он добрел до двери, опрокинул по пути табурет, нащупал выключатель, с радостью щелкнул. Свет не зажегся. Он яростно щелкнул выключателем еще несколько раз и наконец сообразил, что свет в Дьякове отключают в двенадцать, а сейчас, видимо, глубокая ночь. Вспомнив о звонке, он нашарил и его, вдавил запястьем кнопку, прислушался. Все так же черно и тихо, только ветер гудел, задевая за углы дома и печную трубу. Ну да, все правильно, тупо сообразил он, света нет, звонок не работает, — и яростно заколотил в дверь ногами, пока не послышался сонный, равнодушный голос дежурного:

— Иду, иду…

Дверь после долгих железных грохотов открылась, свет керосинового фонаря больно ударил в глаза.

— Почему шумите, задержанный? — угрюмо спросил дежурный.

— Дайте фонарь, я не могу в темноте! — громко сказал Георгий.

— Не положено.

— Что значит не положено?! — истерично закричал Георгий. — Люди вы или звери? Я не могу спать в темноте, я болен, понимаете? Болен!

— Тихо, — внушительно сказал дежурный, внимательно оглядел Георгия, задержался взглядом на его окровавленной руке и добавил: — Фонаря у меня больше нет, а свечку могу принести.

— Давайте свечку.

И снова дежурный лязгал железом, запирая камеру, много долгих черных минут ходил где-то и опять ужасающе долго отпирал дверь.

— Вот.

Он поставил фонарь на пол, поднял табурет, зажег свечку и укрепил ее на перевернутом блюдце.

— Давайте перевяжу, — сказал он, вытаскивая бинт и пузырек с йодом.

Георгий протянул ему руку, милиционер довольно быстро и ловко, что было неожиданно при его толстых пальцах, перевязал руку.

— Во сне, что ли? — спросил он.

Георгий неожиданно для себя торопливо заговорил:

— Да, жена приснилась, мертвая, она десять лет назад умерла, здесь, в этих местах, на Шельме.

— Знаю, — кивнул милиционер. — Русакова.

— Откуда знаете? — опешил Георгий.

— Ее все тут знают, — сказал милиционер об Ольге как о живой.

Он взял фонарь, собираясь уходить, и Георгий, страшась одиночества, заискивающе попросил:

— Посидите со мной.

— Нельзя, — тут же отозвался милиционер, словно ждал его просьбы. — Служба. Пост у меня.

— Я понимаю, — пробормотал Георгий. — Спасибо за перевязку. Как вас зовут?