По старой дороге далеко не уйдешь

«Мама!» — закричала она в ужасе. Из-за кустов появилась мать в цветастом сарафанчике, бледная, худая. «За что они тебя, доченька? — Взяла ее за руку: — Бежим, доченька!» У Наташи подкашивались ноги, захватывало дух, она задыхалась. Мать стала от нее удаляться. Все дальше и дальше уходила она. Наташа старалась не упустить ее из виду. Спотыкалась, падала, вставала и снова падала. «Мама!» — закричала она, выбиваясь из сил. Проснулась в холодном поту.

«Господи, что же это такое?» — подумала она. В комнате горел свет. Часы показывали четыре утра. Она встала, выкурила сигарету. Прошлась по комнате, разделась, разобрала постель и снова легла. Ворочалась с боку на бок, уже не могла уснуть. Часов в семь кто-то позвонил в дверь. Она накинула на себя халат, открыла. В комнату ввалилась тетя Поля:

— Сегодня воскресенье, собралась в церковь, забежала на минутку.

— Проходи, тетя Поля! — обрадовалась ей Наташа.

Та села на стул. В черном платочке, постаревшая, с обвислыми щеками — от былой молодости не осталось и следа.

— Мне сегодня приснился странный сон, — и Наташа стала рассказывать, что ей виделось.

Тетя Поля слушала внимательно, покачивала головой, крестилась. С тех пор как ее перестали интересовать мужчины, она ударилась в религию. Каждое воскресенье ходила в церковь, замаливала грехи. Там у нее были свои подружки, такие же богомолки, как она. Когда Наташа кончила рассказывать, тетя Поля задвигала беззубым ртом:

— Мать помину ждет, царство ей небесное. Сходи в церковь, поставь свечку, отслужи молебен. Отец твой был безбожник, но и его помяни.

— Тетя Поля, я же не верю в бога, как же так идти? — попыталась возразить Наташа.

— Вот и плохо… Сон-то к чему-нибудь приснился. А эти черви, думаешь, что? Это, голубушка, думы твои, они загрызут тебя. Вот бог и увидел и послал на помощь мать, чтоб образумить тебя. Собирайся, пойдем вместе со мной. Помолишься — полегчает.

А Наташа действительно чувствовала себя и виноватой, и грешной. Не знала, за что ухватиться, а тетя Поля подсказывала ей — за бога. В другой раз она не пошла бы в церковь, где и была-то всего один раз девочкой вместе с мамой.

— Ну что ж, тетя Поля, пойдем, все равно делать нечего.

Она оделась, по привычке подкрасила губы, припудрилась.

В церкви, к ее удивлению, было много народу, правда, в основном старики и старухи. И все задумчивые, с просительными лицами, обращенными к возвышающемуся над алтарем иконостасу. Красавец поп, облаченный в ризу, шагал по алтарю, выходил на амвон. То читал, то пел. Но что он читал и пел, она плохо понимала. Только отчетливо слышала звонкие голоса певчих: «Господу помолимся…» И Наташа вдруг поймала себя на том, что тихонько шепчет: «Господи, прости меня, грешную, помоги мне, грешной…»

Они вышли из церкви. На улице кипела жизнь. Прохожие с сумками, свертками, чемоданами спешили куда-то, обгоняя друг друга. Простившись с тетей Полей, Наташа влилась в этот поток, просветленная, ждущая чего-то радостного. Зашла в магазин, купила поесть. На лестничной клетке, около двери своей квартиры, увидела мужскую фигуру. Знакомое лицо. «Боже мой, Страхов! — ахнула она. — Откуда, с того света, что ли?» — и шагнула вперед.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Никанор Никанорович с озабоченным лицом сидел в своем кабинете и, машинально водя карандашом по бумаге, чертил незатейливые рисунки. На улице было темно, падал снег, в открытую форточку залетали снежинки, опускались на стол и тут же таяли.

Позавчера его вызвали в лабораторию, куда он недавно сдал прибор, тот самый, о качестве которого так много было споров, и сказали: такое сооружение их не устраивает. Он согласен был переделать и начал было спрашивать, где и что в приборе заменить. Но его остановили: овчинка не стоит выделки, лучше изготовить новый, и посоветовали сходить в мастерскую, изготовляющую научную аппаратуру, при одном из профильных институтов, где прибор такого же типа был переконструирован и на испытаниях показал хорошие результаты. Никанору Никаноровичу стало не по себе. Техника требовала к себе пристального внимания, усидчивости. «А когда это у меня было?» — подумал он.

В тот же день поехал в мастерскую смежного института. В техническом отделе его встретили радушно, а узнав, зачем прибыл, дали толстую папку с чертежами. Он сел за стол, развернул один лист, второй, заглянул в сборочный чертеж — и ему стало жарко. Полученные в институте знания постепенно забылись, он не мог разобраться в чертежах.

Никанор Никанорович закрыл папку и вытер потный лоб. Минуту посидел, подумал. Он был не из тех, которые сразу теряются. Поднялся и попросил показать изготовленный прибор. Он увидел его в мастерской у верстака, совсем новенький. Слесарь заканчивал сборку. Никанор Никанорович глядел и думал, как это все просто выглядит в натуре. Обошел вокруг, положил папку на верстак, развернул сборочный чертеж и стал по прибору сверять, где и какие показаны детали.

Поначалу глаза тупо останавливались на линиях, потом он начал что-то понимать, лицо оживилось.