По старой дороге далеко не уйдешь

Возглавив мастерскую, Никанор Никанорович проявил необыкновенное рвение. Голубев, наблюдая за Кочкаревым, был доволен: ему нравились его опыт, хватка.

За окном продолжала неистовствовать метель. Голубев протянул руку к письму, которое лежало перед ним. Он читал его уже несколько раз и каждый раз находил что-то новое. И вообще, оно скорее было похоже на статью, чем на письмо. В нем сквозила уверенность, глубокая убежденность в позиции, которую занимали рабочие в отношении Кочкарева. Голубев отдавал себе отчет, что письмо било не только по Кочкареву, но и по нему самому как главному инженеру.

Николай Иванович не любил делать опрометчивых шагов, он не относился к числу руководителей, которые легко впадают в гнев, выходят из себя, — он предпочитал руководствоваться разумом. К рабочим относился дружелюбно. Дружелюбно был настроен и к Буданову. Он понимал, что Кочкарев не писал бы докладных, если бы между ним и Будановым не было конфликта. Разрешить же конфликт — дело сложное. И когда обратился к общественности, воочию убедился в этом. Буданов стойко отметал нападки Кочкарева, а теперь даже перешел в наступление. Конфликт достиг апогея, породил новые сложности. Приходилось уже разбирать не Буданова, а Кочкарева, а он за короткое время поднял столярную мастерскую, добровольно взял на себя задачу постройки домика и оранжереи и блестяще справился с нею. Предполагалось в будущем построить помещение для хранения многочисленных баллонов, еще один вегетационный домик и вторую оранжерею. Попов и Голубев и тут надеялись на энергию и опыт Кочкарева. Попов все чаще поговаривал, что Кочкарева надо бы премировать, как-то приободрить. А по письму выходило, что его надо отстранить от руководящей работы, а может быть, и уволить совсем. «Я не потакал Кочкареву, когда тот писал на Буданова докладные, теперь не буду потакать и Буданову», — решил Николай Иванович. Первым делом ему пришло на ум позвонить Никанору Никаноровичу. Он набрал номер мастерской.

Кочкарев не заставил себя ждать. Голубев окинул взглядом его могучую фигуру, взял со стола письмо и протянул ему.

— Полюбуйся, что о тебе пишут рабочие, — с досадой проговорил он.

Никанор Никанорович с опаской взял письмо, надел очки, пробежал первые строчки и, помрачнев, взглянул на главного инженера.

— Читай, читай! — поторопил его Голубев.

Слова мелькали в глазах, Кочкарев с трудом схватывал смысл, напрягаясь, мысленно искал опровержение написанному. Дочитав до половины, остановился, перевел дух. По лицу главного инженера трудно было что-нибудь угадать: он глядел безразлично, будто в пустоту. Никанор Никанорович вернулся к письму, дочитал его до конца, посмотрел на подписи и почувствовал, как у него защемило под ложечкой.

— Я старался… — голос его сорвался. В глазах было столько беспомощности и растерянности, что Голубеву стало жаль его. — Что же теперь? — прохрипел Кочкарев, увидев, что взгляд главного инженера подобрел.

Голубеву самому досаждало это письмо, и он уже подумывал, как скорее исчерпать инцидент.

— Приборы закончил? — спросил он.

— Да, — пролепетал Никанор Никанорович, белый как полотно.

— Сдай их в лабораторию.

Видя, что Кочкарев совершенно разбит, Голубев сообщил, что есть распоряжение дирекции о премирование технических работников за успешное строительство вегетационного домика, оранжереи, а также за изготовление приборов, и он включает Никанора Никаноровича в список премированных.

Еще минуту назад Кочкарев был безжалостно свергнут с небес на землю, и вот теперь он почувствовал, как в него вливается живительная сила. Лицо вновь обрело краски.

Голубев любовался произведенным эффектом, он любил миловать.

— Приборы сдать сегодня же! — требовательно повторил он.

…И все-таки он беспокоился: в газетах все чаще мелькали статьи об инициативах коммунистов. «Может, Буданов и прав? — сверлила мысль. — Может, письмо попадает в самую точку?»

Потом к нему зашел Уверов и как бы между прочим сказал, что, по его мнению, рабочие во многом правы, что следует подумать, не поставить ли на место Кочкарева кого-нибудь другого, например механика машинного зала Мишакова, который, хотя и работает недавно, успел сделать многое. У него производственный опыт, несомненные организаторские способности.

— Начальник зала Иваков в восторге от него, — добавил Уверов. — Конечно, дело ваше, — тут же поправился он. — Я к слову, решайте сами.

У Голубева, безусловно, была полная свобода действий. Ученые в его дела не вмешивались, заместители директора тоже. Но тем тяжелее казалась ему создавшаяся ситуация. Раздумывая, как поступить, он тянул время, хотя уже была создана компетентная комиссия. Более того, он был ее председателем.

Шел ученый совет. Директор института выступал с докладом. Он долго говорил о достижениях научной мысли в их институте, о той пользе, которую приносят многочисленные лаборатории сельскому хозяйству страны.