По старой дороге далеко не уйдешь

— Орлам летать надо высоко. Крылья у вас надежные — значит, штурмовать можете?

Иван подмигнул ребятам.

— Крылья у нас крепкие, перышко к перышку, но высот пока не штурмовали.

— Что ж, боитесь, голова закружится?

— И высоты не боимся, и голова не кружится, просто погода стояла нелетная.

— Погоду сделаем, — улыбнулся Мишаков. — И такую, чтоб простор был и цель, как на ладони, была видная.

— Простор! Цель! Да мы мечтаем о них! — воскликнул Буданов.

— Мечта — мечтою, а дело — делом, — посерьезнел заведующий. — Давайте-ка спустимся на землю. Чтоб вырваться на простор, от нее, матушки, отталкиваться надо… Какие у вас обязательства? — неожиданно спросил он.

— К сожалению, никаких, — вздохнув, ответил за всех Буданов.

— Значит, живете без цели. Как же вы работаете? Вслепую? Куда кривая вывезет?

— Не совсем так, — пояснил Буданов, — цель была: боролись против того, что мешало работать.

— Слышал, молодцы, — похвалил Мишаков. — Ну, а теперь как думаете? Какие у вас планы?

— Работать по-новому, соревноваться, — весело сказал Буданов.

— Хорошо! Даже очень хорошо! А еще что?

— Пока ничего.

— Ну, так и ничего? — Мишаков опять улыбнулся. — А зарплата? Или она вас не интересует?

— Интересует, но, сами понимаете, надо поднимать производительность — без этого зарплата не сдвинется.

— Совершенно верно, высокая производительность — ключ к высокой зарплате. Это закон. — В этот момент в мастерскую вошел Кочкарев, и Мишаков заторопился: — Итак, товарищи, желание у вас есть, приму мастерскую, продумаю план работы, подготовлю чертежи. Возьмем на себя обязательства. Развернем соцсоревнование, покажем свои способности. Настраивайтесь на это, товарищи…

— Мы давно настроены. Скорее бы, — сказал Буданов.

Когда Тимофей Павлович с Кочкаревым ушли, рабочие зашумели:

— Вот это наш человек!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Яркое солнце и сверкающие под его лучами первые весенние проталины веселили Ивана. Он стоял у окна и, улыбаясь, смотрел на улицу. Кончилась неприятная история с Кочкаревым. Хотелось, засучив рукава, работать и работать. Ведь он, в сущности, еще как следует в мастерской и не работал, не раскрыл душу, не показал настоящего мастерства. Сегодня он намеревался поехать за город, сделать прощальную вылазку на лыжах, подышать воздухом. Но вчера к нему подошел Ремизов и, сказав, что переезжает на новую квартиру, попросил помочь перевезти имущество. Иван у него не был ни разу и теперь даже обрадовался случаю познакомиться с его семьей. Вечером он проехал по магазинам и купил для новоселов люстру с пятью рожками. Иван взглянул на часы и стал собираться.

На остановке минут десять пришлось ждать автобуса. Чтоб не озябли ноги, Иван ходил взад-вперед, постукивая ботинком о ботинок. В автобусе оказалось немного народа. На последнем сиденье сидела пожилая женщина. Иван присел рядом. Она обернулась к нему и протянула клочок бумаги.

— Еду к дочери, милок, а где выходить, не знаю, — сказала она, поправляя концы клетчатой шали.

Иван взял бумажку, прочел адрес.

— Вы к Ремизовым? — спросил он, не скрывая своего удивления.

— К ним, родной, — ласково ответила она.

— Поедемте вместе, я тоже к ним, они сегодня переезжают на новую квартиру.

— Я знаю, милок, они прислали телеграмму, надо было вчера приехать, да задержалась. Ну, слава богу, не опоздала, да еще попутчик объявился. Повезло мне!

У ее ног стояли два огромных узла, связанные полотенцем, и большая плетеная корзина, наполненная чем-то до краев, покрытая белой тряпкой и перевязанная пеньковой веревкой.

— Деревенских гостинчиков везу: яблочков, грибков сушеных и соленых. Поросенка зарезала, большой был, пудов девять. Тут у меня окорок да кусков пять соленого сала, что получше отобрала, да два гуся прихватила, килограммов по пять каждый будет. Ну и по мелочи кое-что взяла — вот и набралось…

Ей было лет шестьдесят, но она не выглядела старухой, напротив, была крепкой, жилистой. Веснушчатое лицо так и дышало здоровьем.

— Из колхоза? — спросил Иван. — Неплохо, видно, живете.

— Лучше и нельзя, все есть.

— Так уж и все? — поддел Иван.

— Ей-бо! — Она стала уверять его, что дома у них покрыты шифером, обшиты тесом, в каждой семье телевизоры, приемники. У молодежи мотоциклы, магнитофоны. А уж какая на полях техника, говорить не надо!

Ивану было приятно это слышать. Он знал, как тяжко жилось деревенским женщинам, когда их мужья были на фронте, а колхозы прозябали, разоренные войной. Он хотел еще кое о чем порасспросить, но на следующей остановке надо было выходить. Иван потянулся к узлам, но женщина опередила его.

— Нет, нет! — запротестовала она. — Я сама, милок, донесу, мы привычные.

Он стал уговаривать ее, она и слушать не хотела.

Они сошли с автобуса. Прошли метров сто. Спутница под тяжестью узлов покачивалась, но не отставала. Иван силой снял с ее плеч узлы, вскинул на свои, выхватил из рук корзину.

— Я не проходимец и не жулик, действительно иду к Андрею, — успокоил он ее и для пущей убедительности сунул ей в руки упакованную люстру.

— Да я ничего, милок, а все же рот-то разевать не следует.