По степи шагал верблюд

Чжоу Фан понимал, что сердобольным русским помещикам не так уж нужны его руки. Просто не хотят грех на душу брать, как здесь говорят, отправляя полуживого в трудную дорогу. Да и доктор Селезнев не желал, чтобы его врачебные подвиги сгинули ни за что ни про что. Ах, если бы Глафира попросила остаться, он бы выкорчевал по деревцу соседний лес и посадил заново, доказывая, что такого сметливого и ловкого работника князю не сыскать днем с огнем. Но его Солнце только жалостливо кивало и приносило в лазарет вкусности.

Решение пришло само в виде заботливо сложенной записки от омского губернатора, который приказывал всех китайцев снарядить в областной центр для создания бригады переводчиков, которые вот-вот несказанно понадобятся отчизне. Нашлось где перезимовать, а по весне видно будет.

Для начала он написал длинное и подробное письмо своему патрону, в котором излагал печальные обстоятельства, приключившиеся с подданным великой Поднебесной империи на гостеприимной Русской земле, упуская подробности странствия с сомнительным караван-баши. Те слова не для бумаги, их из уст‐то выпускать опасно, не то что из‐под пера. Кротко поинтересовался, не гневается ли русский купец, доволен ли доставленными товарами. Между строк Сунь Чиану следовало прочитать, рассчитался ли сполна, не продешевил ли противный Сабыргазы, думающий только о своих преступных махинациях. Долго и нудно кланялся в изысканной форме, следуя правилам китайского этикета. Три раза переписывал, пока от усердия не закружилась слабая голова.

Второе письмо, со словами попроще, но тоже содержащее многочисленные поклоны, адресовал сестре, а на самом деле престарелым родителям. В нем сообщал подробности о себе, чтобы не хоронили раньше времени, обещал вернуться следующей весной или летом и просил замолвить слово перед патроном.

В начале октября донельзя исхудавший, но вполне самостоятельно передвигающийся китаец с круглой, налысо обритой головой и чудесно торчащими розовыми ушами вышел из ворот лазарета, наскоро поклонился, прошептав благопожелание на родном языке, крепко пожал руку доктору Селезневу и дворнику дяде Мише и зашагал по широкой сельской улице вдоль поздних яблок за некрашеными заборами. Навстречу попадались сельчане: бабы в толстых платках с ведрами и корзинками или спешащие по делам мужики верхом и на телегах со сдвинутыми к переносице бровями. Всех куда‐то гнали хлопоты, и никого не тревожила судьба несчастного китайского паренька с узелком под мышкой, в ватном чапане и киргизской войлочной шапке.

Он остановился перед высоким забором княжеского особняка, на всякий случай поклонился приоткрытым воротам и сторожко, буквально одним глазком, заглянул в тыл чисто выметенному двору, разгороженному геометрическими рядами молоденьких саженцев. К такому вопиющему нарушению приличий настойчиво толкала надежда увидеть Солнце и попрощаться.

Все‐таки духи-покровители семьи Чжоу Фана заслуживали богатых подношений: они сверхсильные и несказанно могущественные. Во-первых, спасли от неминуемой смерти, пусть даже послав приставучего доктора в качестве орудия. Во-вторых, исполнили заветную мечту – показали напоследок Солнце в приоткрытой створке коренастого амбара. Глаша, заметив движение в воротах, повернула голову, и только в этот момент Чжоу Фан увидел рядом с ней статного темноволосого парня в распахнутой синей поддевке[17] с отложным воротом. Темные кудри выбивались из‐под заломленного набок картуза.

Глафира подбежала к китайцу и жестом позвала за собой спутника.

– Здравствуй. – На него глядели совершенно счастливые глаза. – Ты покидаешь нас?

Скиталец молчал, любуясь Солнцем. Когда еще он сможет ее увидеть?

– Ты уходишь? – медленно и раздельно повторила Глафира, и он понял, что требуется ответ.

– Да, уходить. Надо. Пора, – выдавил несчастный.

– Познакомься, это мой жених Семен, – пропело Солнце. Чжоу Фан прекрасно знал слово «познакомься», его часто говорили, приходя к новым людям. Да и жесты Глафиры не оставляли сомнений, что она хочет представить своего спутника.

Темнокудрый важно кивнул.

– Мы будем жениться, – по слогам пропела Глафира, видя непонимание, затопившее исхудалое лицо с выступающими желтыми скулами. – Понимаешь, муж и жена? – Она выставила безымянный палец.

Чжоу Фан еще раз поклонился, на этот раз подольше задержав взгляд на своих крепких новеньких валенках. Требовалось выровнять дыхание. В спутнике Глафиры он сразу узнал подельника коротышки Егора, контрабандиста и прощелыгу.

Глава 2

– Скудоумная ты, Глашка, – обзывалась матушка. – Выгоды своей ни в жисть не чуешь.