По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг

Во-первых, потому, что 200-летие со дня рождения – веский повод вспомнить о писателе, о котором мы, слава богу, и так никогда не забывали. Во-вторых, потому, что именно «Подросток» был выбран организаторами чтений для обсуждения в нынешнем году. Ну и наконец, в-третьих, Федор Михайлович – один из наиболее фонетических, то есть наилучшим образом воспринимаемых именно на слух отечественных классиков.

Последнее утверждение, конечно, нуждается в дополнительных пояснениях и доказательствах. Извольте.

Дело в том, что с 1866 года все свои произведения Достоевский не столько записывал от руки, сколько надиктовывал вслух. Началось все с романа «Игрок», который писатель из-за кабального договора с издателем должен был написать в кратчайшие сроки. Тогда он впервые по совету одного из друзей прибег к помощи стенографистки. Опыт оказался удачным: книга была закончена в срок, и в дальнейшем писатель уже не отступал от этой практики, а стенографистка – Анна Григорьевна Сниткина – стала его женой, музой, другом и, как сказали бы теперь, продюсером.

По сути, он проговаривал вслух каждое из написанных им впоследствии произведений, имея возможность оценить все скрытые и явные звуковые свойства и особенности текста. Не стал исключением и написанный в 1875 году «Подросток».

Едва ли Федор Михайлович сознательно использовал скрытую рифму, звукопись, аллитерацию, ассонанс, анафору и прочие фонетические приемы, более характерные для поэзии, а также литературы эпохи модернизма и постмодернизма, когда границы между прозой и стихами зачастую превращались в условность.

Вместе с тем он не мог не учитывать того, как его слово отзовется, будучи произнесено вслух. Он и прежде нередко зачитывал фрагменты будущих произведений и проговаривал реплики героев, прежде чем предать их бумаге.

По воспоминаниям современников, Достоевский был прекрасным чтецом, кроме того, он обладал незаурядным артистическим талантом, который проявлял в различных театральных постановках (например, сыграл однажды роль почтмейстера в спектакле «Ревизор»).

Сохранились свидетельства, что он читал фрагменты своих ранних, впоследствии утраченных драм брату еще во время учебы в училище в 1840–1842 годах.

Справедливости ради, поэтические изобразительные средства были свойственны прозе Достоевского и до 1866 года.

Так, в его святочном рассказе «Елка и свадьба» (1848) на сцене появляется некий Юлиан Мастакович, господин сытой, благообразной наружности, который является на детский новогодний праздник в одно состоятельное семейство в качестве почетного гостя и ведет себя там, мягко говоря, по-хозяйски.

«Хозяин и хозяйка говорили ему бездну любезностей», и вот уже «у хозяина заискрилась слеза на глазах», когда его гость изволил выразить что-то вроде удовлетворения по поводу радушного приема.

Но вернемся к «Подростку». Начнем с главного героя-рассказчика, Аркадия Долгорукого. «Я всего лишь гимназист и несовершеннолетний подросток», – утверждает он, однако современный читатель вправе в этом усомниться, поскольку на момент повествования герою уже исполнилось 19 лет, то есть из пубертатного возраста он определенно вышел, да и курс гимназии окончил. Правда, в части совершеннолетия Аркадий не слукавил – в Российской империи оно наступало в 21 год. Большинство критиков склоняются к тому, что речь идет не о физической, но о духовной и нравственной незрелости героя. И у меня нет оснований с ними спорить.

Аркадий одержим оригинальной теорией «упорства и непрерывности», которая превращается для него в навязчивую идею (что, впрочем, нередко случается с персонажами Достоевского). Главной же отличительной чертой рассказчика является его специфический язык, который и выделяет «Подростка» из ряда других романов Федора Михайловича.

Герой выражается порой столь вычурно, что вослед за персонажем тургеневских «Отцов и детей», ставших, как утверждают литературоведы, одной из побудительных причин к написанию «Подростка», так и хотелось воскликнуть: «Друг Аркадий, не говори красиво!»

Кстати, совпадение имен Кирсанова-младшего и юного Долгорукого, учитывая преемственную связь между романами, тоже может быть неслучайным. Не зря отец героя, помещик Версилов, в одном из эпизодов так и обращается к сыну: «Друг Аркадий». Это уже, знаете ли, никакое не совпадение, но прямая цитата.

Прерывистая косноязычная скороговорка главного героя, будто сплошь состоящая из речевых ошибок, придает роману странную, неровную и сумбурную динамику. Не зря некоторые критики усматривали в «Подростке» признаки потока сознания.

Речь Аркадия то сбивается на некое подобие одесского суржика, как мы представляем его себе сегодня: «Очень помню, что мне было как-то удивительно на него». То вдруг возвышается или же снисходит почти что до остроумия: «Гимнастика была моей специальностью еще в гимназии». Каламбур для героя, быть может, и невольный, но уж для автора-то определенно намеренный.

И еще: «Я принял место покамест молча», – говорит герой о начале своей службы у старого князя Сокольского.