По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг

При этом Аркадий выдает поразительно точные характеристики. Вот что он говорит о рассудительном Васине, в коем отчетливо угадывается намек на персонажей Чернышевского: «Я называю это страшною теоретичностью и совершенным незнанием жизни, происходящим от безмерного самолюбия».

В водоворотах бессвязных рассуждений и эмоциональных выплесков героя нет-нет да и промелькнет замечание, граничащее с гениальностью. Так в самом начале первой части он сообщает читателю: «Перелетаю пространство почти в два месяца». Это при том, что само понятие пространственно-временного континуума еще не стало достоянием широкой публики и о том, как одно может перетекать в другое и обратно, современники Достоевского едва ли могли догадываться.

Говоря о собственной матери: «Была вся в меня», герой не подразумевает иронии – порядок причин и следствий у него может быть произвольным.

И еще цитата. Аркадий говорит своему номинальному отцу: «Вы ужасно неточно выражаетесь, но я понимаю… Меня поражает, что вы гораздо более знаете и понимаете, чем можете выразить; только вы как будто в бреду…»

То же самое можно было бы сказать и о других персонажах романа.

«Иду да и думаю… И думаю, и думаю», – бормочет в исступлении несчастная Дарья Онисимовна – вдова надворного советника, мать девушки-самоубийцы Оли.

Дарье Онисимовне предстоит, пожалуй, наиболее значительная и удивительная метаморфоза в романе. Из убитой горем матери она как-то вдруг, в одночасье (во всяком случае, так это происходит в книге, хотя по внутреннему романному времени между двумя ее появлениями проходит несколько дней) превращается во вполне довольную жизнью кумушку-сплетницу – улыбающуюся и с «конфиденциальным шепотом».

Меняется внешность героини. «Вы очень оживились после последнего разу, – замечает ей Аркадий, испытывая раздражение и даже ненависть. – Потолстели, кажется?»

Даже собственное имя героини становится другим: из Дарьи Онисимовны она каким-то непостижимым образом превращается в Настасью Егоровну. Причем остальные персонажи воспринимают это как должное.

Преображается и сам язык Дарьи-Настасьи. В голосе ее появляются суетливые, заискивающие интонации. Чего стоит одно только постоянное употребление ею словоерса – частицы «-с» после едва ли не каждого слова.

«Нет-с… обе-с… все-с… к друг дружке-с… да-с… очень полюбила-с, очень-с… очень спокойны-с… всегда-с».

К моменту написания романа словоерс уже перестал быть простой формой вежливости при общении между равными и приобрел тот подобострастный оттенок, тот характер показного смирения и самоуничижения, которые мы признаем за ним и теперь.

Согласитесь, подобная лексика совершенно неуместна в устах надворной советницы, пусть и обедневшей, – вдовы, только что при трагических обстоятельствах потерявшей дочь, но зато она вполне органично вплетается в образ приживалки, роль которой героине отныне и предстоит играть.

Принято считать, что смена имени произошла случайно, по недосмотру автора и издателей. Между тем невозможно не заметить, что перед нами, по сути, две разные героини. Автор как будто начинает описывать две ничуть друг на друга не похожие женские судьбы, но потом в какой-то момент решает их объединить. Возможно, чтобы по принципу Оккама не плодить сущности помимо необходимого или же стремясь показать, что эволюция личности может происходить не постепенно, но вот так – скачкообразно, в одночасье, под воздействием сильнейшего потрясения (смерть дочери – куда уж сильнее). И перемена языка здесь оказывается не менее наглядной, чем смена внешности и даже имени.

Впрочем, все можно объяснить и проще: Настасья Егоровна – это всего лишь маска, защитная личина, под которой Дарья Онисимовна прячет от окружающих (да и от самой себя) свою неодолимую боль, свое безутешное горе.

Одной из самых деятельных участниц романа является Татьяна Павловна Пруткова – сестра-близнец Варвары Петровны из «Бесов» и Елизаветы Прокофьевны из «Идиота».

Татьяна Павловна груба, прямодушна, искренна. Лексика ее не отличается особым изяществом и изысканностью: «врешь», «глуп», «дурак», «пащенок» – вот лишь некоторые из перлов, расточаемых ею по адресу главного героя. Справедливости ради отметим, что большинство эпитетов и определений друг Аркадий заслужил по праву. Автор будто нарочно вводит эту героиню, чтобы без прикрас отобразить своего протагониста.

Не зря именно перед ее яростью и натиском герой пасует, сам в какой-то момент уподобляясь Настасье Егоровне употреблением все тех же: «Не лгу-с», «Ни за что-с».

Достоевский вообще нимало не льстит своему герою и ничуть его не идеализирует. Стойкость и прямодушие в Аркадии охотно сочетаются с известной гибкостью и готовностью к компромиссу с совестью. Последнее, впрочем, лишь под влиянием алкоголя, когда герой не вполне отдает отчет в своих действиях. «Ничего, коль с грязнотцой, если цель великолепна! Потом все омоется, все загладится», – успокаивает себя подпоенный Ламбертом подросток.