По строкам лавандовых книг. Часть 1

– Нам ввели комендантский час? ― обреченно вздыхаю, готовясь к худшему.

– Официально нет, ведь тогда нужно объявлять военное положение, а огонь ещё никто не открывал, но даже не знаю в чем разница между новыми правилами и комендантским часом. Завтра должны приостановить свою деятельность всё организации и любой бизнес, что работает после девяти вечера.

– Девяти?

– Да, дотемна, другими словами. Введен запрет на продажу алкоголя, на свободное перемещение по улицам города после заката, на въезд и выезд из города без особого распоряжения нового командира… Ах, да… У нас новый командир и рядовые стражи порядка, а также новые пограничники.

– Как новые? А что со старыми сделали?

– Силами действующих военных укрепили черты города.

Ничего не понимаю, это как? Закрыли ими дыры, чтоб не сифонило со всех щелей, так что ли?

– Их поставили на передовую, ― объясняет мама.

Тысяча мыслей в запутанный клубок комкаются у меня в голове. Запрет, запрет, запрет… Нам перекрыли все входы и выходы, законсервировали, как кильку в томате – оставили ждать смерти, то ли от голода, то ли от наступления. Порт закрыт, судна с начала укрепления серой зоны заходят только военные, вылов рыбы приостановлен. Весь и так еле выживающий ресторанный бизнес в городе завтра тоже будет закрыт. Работы нет, а значит не будет и денег. Зря я не любила в школе латынь, Антониус был прав, он часто нам говорил перед зачетом: «Ожидание смерти хуже самой смерти». Не могу с ним не согласиться.

Открытый огонь, мятеж, оккупация – поистине устрашающе звучат даже слова не то что увидеть своими глазами, но разве ожидание неизвестности лучше? Почему отдали приказ расставить осевших солдат на передовой?

Пять долгих лет серая зона служила отличным буфером для отмывания кровавых денег, заработанных на вялотекущей войне с Ореоном, но Джоув гордо назвал это антитеррористической операцией. Откормленные мордатые военачальники, с каждой ротацией, как свиньи припадали к кормушке, где год или два зарабатывали огромные деньги на купле-продаже несуществующего оружия, перевозке товаров на закрытую территорию и за прочие махинации, а взамен днем устраивая заранее оговоренную перестрелку с мятежниками, а вечером шумные попойки с девицами. Где была их оборона? Где было подкрепление? Где были правила все эти пять лет? Почему же сейчас, если даже ещё не был открыт огонь, они бросают столько сил на оборону, так хорошо защищенного и раньше Литора?

Вот и настал конец. Джоув выжал из этого конфликта с восточным регионом, все что мог. Пора провести генеральную уборку. Огонь будет открыт, как только Джоув правильно расставит игроков на поле боя.

Я вдруг вспомнила рассказ Лидочки о её детстве. Отец был фермером, каждую весну он покупал маленьких розовых поросят. Лидия любила с ними играть. Она с особым азартом рассказывала мне, какая у маленьких поросят нежная кожа и смешные хвостики. Поросята росли, их кормили досыта, создавали уют и строили уютный сарай, давали понежиться в теплой грязи сколько душе угодно, а к Рождеству звали мясника, после чего мама крутила отменные колбаски к праздничному столу. Похоже, правило «поросенка к Рождеству» популярно не только в семье Лидии. Чем тебе осевшие солдаты Литора не типичный поросенок к Рождеству?

Настроение новых стражей кардинально отличается от привычного для нас. Не могу поверить, что всех тех ребят, о которых я еще вчера говорила «пьянь в погонах» просто взяли и кинули как мясо на съедение волкам. Что теперь будет с Брутусом и Прим? Ожидание… Что может быть хуже?

Смотрю на измученную тревогами маму, внизу Мэл ест печенье с молоком… Я не могу позволить себе слёзы.

– Мама, положи это на место! Всё будет хорошо, ― успокаиваю мать, хотя у самой аж поджилки трясутся.

– Лаванда… Завтра сентябрь, а впереди зима. Всё не закончится за неделю, это только начало. Мы обе считай без работы, и многие сейчас будут без работы, а пока есть шанс найти желающих купить это.

– Нет, мама, нет! ― Бросаюсь к ней, забираю из рук золото и пытаюсь утешить. ― Послушай, хорошие новости есть! Завтра мне нужно идти на новую работу, возможно, меня даже возьмут.

Я глажу её по волосам и изо всех сил удерживаю её взгляд на себе, не даю возможности расклеиться совсем.

– Что за работа? ― оживленно спрашивает она.

– В госпитале, медсестрой. Ты же знаешь, я умею, немного… Меня научат, как правильно делать, и это не бар.

Каждое моё слово, как лучик отражается надеждой на её лице. Немного переведя дух, она складывает кусочек бархата с золотом обратно в потайное место.

– Это у тебя от отца. У него были волшебные руки. Стоило только прикоснуться к больному месту, как боль уходила. Он умел обработать любые раны при том, что не имел нужного образования. Я всегда говорила, что он должен учиться на врача, но он настоял на своем: дескать, на эти деньги не прокормить семью, и ушел в море, ― расплываясь в улыбке говорит мама.

– Ты никогда раньше не говорила, что отец умел лечить.