По строкам лавандовых книг. Часть 2

«Не годен» – большими буквами, «Запас» – чуть ниже и мельче, а в самом низу – «Мейсон». Полностью уверенная в том, что в части нашелся паренек однофамилец, я открыла её, но, увы, на первом листе фигурным шрифтом было выведено моё имя. Диагноз – посттравматическое психическое расстройство, следствие эпидемии Инссанира. Срок – пожизненно. Форма – острая, приступы периодически сопровождаются неконтролируемыми вспышками.

Несколько дней я боролась с полным отрицанием действительности. Как меня вообще могли допустить к учебной программе в запас рядовых? Я была уверена, что документы –это проделки Джуда, он хочет привязать меня к себе, но потом, всё стало складываться в единый пазл.

Дата документа и его не на шутку потрепанный вид совпадали со сроками, когда Литор был охвачен страшным заморским недугом, что стал практически чумой для нашего городка. Мама никогда особо не рассказывала про тот период, всегда избегала моих расспросов, переводила тему, но я же знаю, что она была волонтером в госпитале и ухаживала за детьми. Так же вполне объяснимым стало то, как она настойчиво уговаривала меня, что Джудин – тот самый, единственный. Она всё время повторяла: «Он позаботится о тебе». Видимо в тот момент она видела не взрослого мужчину рядом с её маленькой девочкой, а влюбленного доктора, что сможет справиться с недугом дочери. Конечно же, мои лавандовые кошмары, что с наступлением революции вышли за пределы сновидений, тоже подтверждали правдоподобность документа. Мне хотелось кричать, плакать и очень больно бить по лицу Джудина, за то, что он все это время знал и ничего мне не говорил.

Теория семейства Пудиков гласила, что жизнь куда счастливее, если проходит в неведении, но в этот раз мне искренне хотелось бы знать правду о себе с самого начала. Джудину я ничего не сказала о своей находке, хоть это было крайне нелегко, выдумывать небылицы в ответ на вопрос: «Что с тобой происходит?», или требование: «Ты сама не своя, объясни».

Море так прекрасно сегодня, но даже гладь синевы под покрывалом сатина розового заката не справляется с болью моей души. Я приняла своё решение. Как только удастся выкроить время наедине с Прим, я закончу эту кабалу романтики, что вспыхнула там, где ей не место.

Пожалела себя немного и бреду, еле передвигая ноги обратно в кампус.

Утро наступило для меня раньше, чем планировалось. На рассвете мятежники обстреляли нас с левого фланга. Госпиталь в прямом смысле слова кишит ранеными. Карна подняла на ноги всех, кто только в состоянии помочь. Скудное питание из последних запасов провизии очень сказываются, как на выздоровлении больных, так и на работоспособности тех, кто в тылу. Страшно представить, что происходит сейчас в домах у гражданских. Лидочке запрещено кормить изголодавшиеся рты, что иногда приходят к воротам госпиталя с протянутой рукой, так как провизия рассчитана только на военных и медперсонал, но я видела несколько раз, как она совала мальчишке, лет девяти не больше, сверток размером с ладонь – мало конечно, но всё же лучше, чем ничего.

Больничные койки и так почти всё заняты, а тут ещё и это наступление сегодня. Тру глаза, пытаясь прогнать сон и бегу по коридору, вдоль которого уже разместили окровавленные тела бойцов. Они лежат прямо на полу. По коридорам госпиталя страшная суета: где больные стонут от боли, срываясь на крик, а где сестры и санитарки квохчут, как домашние куры, прыгая с бинтами и стартовой болтухой, промеж бойцов. Неожиданно я натыкаюсь на Веринию.

– Лаванда! Вот ты где. Джудин тебя обыскался! В операционной не хватает рук врачей. Сказал тебя срочно найти, будешь шить, ― сообщает подруга, хватая меня за плечи.

– Как шить? Я?! Я же не врач. Я не смогу.

– Дот взорвали, а там семеро наших солдат было. Чудом успели донести сюда. Все ещё живы, но времени нет и врачей тоже нет! Уж лучше, хоть как-то попробовать спасти, чем просто смотреть, как умирают.

Мои руки дрожат. Зачем мне это? Почему нужно вешать такую ответственность именно на меня? Я не справлюсь. Я никогда ещё сама не шила, только наблюдала за доктором Ролло, когда ассистировала на операциях. Голова сейчас просто взорвется, но отчаяние на измазанном чужой кровью лице Веринии, всё же толкают ноги, и я бегу в операционную.

Всё происходит очень быстро, кажется, я даже не успела толком проснуться, как на мне уже хирургический передник и маска, а руки сами выполняют тонкую работу. Удивительно, но стоило мне подойти к столу, на котором без сознания практически по кускам развалился солдат, как страх и нерешительность вместе с моим любимым «а вдруг я не справлюсь» развеялся, как утренний туман, и я, абсолютно механически, подлатала парня, словно имею опыта не меньше чем в целом мне лет.

– Подпортили красавчика… Жаль рубцы останутся извилистые в палец. Рука не набита просто ещё, ― выглядывая из-под очков, критикует меня Ролло, разглядывая парня, ― но это ничего. Научишься.