По строкам лавандовых книг. Часть 2

– Не знаю, как насчет тысячи, но думаю Карне хватит и одного раза, чтобы тебя убить, если ты сейчас не поспешишь на пересменку, ― перебиваю я Тришу, нужно же хоть как-то избавить себя от этой пытки – её рассказов о любви к Прим.

Она смотрит на часы, кривит недовольно лицо и громко вздыхая встает.

– Знаешь, я ведь раньше страшно ревновала Прим к тебе. Мне пришлось провести немалую работу над собой, чтобы увидеть, что между вами действительно только дружба.

Ну что ж, либо мы не так уж и плохи в своем притворстве, либо любовь действительно слепа.

– Надеюсь ты любишь доктора хоть так же как я Прим. Иначе выдержать всё, что с нами происходит просто невозможно.

Последняя фраза повисает в воздухе как угар, заставляя меня задыхаться от тяжести интриг, что я сама же и наплела. Отделаться молчанием нельзя, уж слишком много откровений прозвучало за последние несколько минут.

– Полностью согласна. Нам с тобой повезло, ― ляпаю я первое, что приходит в голову.

Триша одобрительно улыбается, касается моего плеча в знак поддержки и вприпрыжку бежит очередной раз засыпать Карну сочиненными на ходу оправданиями своего опоздания.

Маленькие барабанщики стучат своими музыкальным палочками по вискам, а внутренний голос напоминает мне, какая же я мерзкая и гадкая личность. У нас так мало осталось хорошего в жизни и должна признаться, любовь – единственное, что в такое тяжелое время заставляет вставать с постели многих из нас. Кто я такая, чтобы забирать у Триш её любовь?

Это всё уже неважно… Я приняла своё решение и если повезет, она никогда не узнает про нас с Прим.

В этой комнате всё слишком на меня давит: её вещи, эти бантики и прочая ерунда которой Триша в своей любовной эйфории так усердно обвешала всю комнату. Я накидываю старую куртку Прим и ухожу из кампуса. Иду просто прямо, не задумываясь о пункте назначении и цели. Хотя, цель, наверное, известна, хоть и не досягаема – уйти от мыслей и грязи.

После того что было я чувствую себя грязной с головы до пят, словно на меня вылили целый чан липкой субстанции позора, призрения, аморальности и низости, которую только можно себе представить. Я злюсь сама на себя. Зачем я только целовала его? Зачем я закрутила всю эту романтику с единственным человеком на планете, который был действительно близок мне душой, а не только телом?

Сумерки опустились раньше, чем я завершила своё бесцельное бегство. Шум вечернего прибоя заставляет открыть глаза и увидеть куда привели меня ноги. Кого это могло бы удивить? Конечно же, ноги сами пришли к морю – единственному месту на свете, куда я приду даже с завязанными глазами, если на душе дерут кошки.

Синдром Морфея – каждая буква пропитана обреченностью на забвение при жизни. С тех пор как мне попало в руки медицинское дело с большими красными буквами в оглавлении «не годна», моя жизнь перестала иметь вообще какой-либо смысл.

Рассевшись на холодном песке, я смотрю на закат. Красный, озаряющий небо и поверхность воды, он помогает упорядочить мысли и эмоции, и при этом не сойти с ума. Хотя, о чем я говорю? Моё сумасшествие длится уже тринадцать лет. Нужно привыкнуть к этому.

Два дня назад я копалась в делах у Джудина в замкнутом ящике стола. Заперт он не просто так, конечно, но я отлично справляюсь с замками при помощи невидимки и очень плохо справляюсь с любопытством. Леон собирает группу солдат. Будет собран новый спецотряд и снова двенадцать «счастливчиков» попадут в эпицентр боевых действий, в самое жерло кровавого месива. Выдержу ли я ещё раз ожидание Прим из очередной бойни? Нет.

Я точно знала, что в потайном ящике Джудин держит медицинские дела, временно или уже на постоянной основе тяжелых рядовых основного состава и запаса. В этот ящик попадают папки с фамилиями наших пациентов, что больше не будут допущены к службе по медицинским показаниям. Ночные кошмары (не те, где лаванда душит меня собственными страхами, а самые обычные, как у нормальных людей, в которых подсознание переваривает события из жизни, выплевывая их потом через сновидение) ещё не переставали меня мучить после провала предыдущей группы. Я благодарна себе, что не разговариваю во сне, иначе сложно было бы объяснить Трише, почему имя её возлюбленного не сходит у меня с языка каждую ночь, когда я вижу во снах, как он истекает кровью на моем столе в операционной.

Из тех, кто выжил после провала спецотряда, у Прим были самые тяжелые ранения, а ещё он единственный стоящий стрелок серди оставшихся в живых солдат. Несколько дней я ходила вокруг этого ящика и боролась с дьяволом на левом плече, что нашептывал: «Посмотри, одним глазком, а вдруг он там и не о чем переживать», но всё же поддалась на искушение и подгадав безопасный момент, вскрыла этот проклятый ящик. Всё, что я хотела найти – это папка с именем Плант и пометкой «не годен» в отсеке временного отстранения, но нашла папку с совсем другой фамилией.