По ступеням «Божьего трона»

Люцерны в Манасе не сеют, предпочитая кормить лошадей и мулов пересыпанным отрубями рубленым молодым камышом пополам с просяной соломой. Дыни и арбузы здесь второстепенного качества, винограда же не имеется вовсе. Говорят, он весь повымерз во время смут начала семидесятых годов. Тута (Monis alba) в окрестностях Манаса я также не видел, из чего приходится заключить, что даже в периоды своего процветания город этот не знал шелководства. Равным образом местные жители не были знакомы с культурой марены (Rubia tinctorum), разведение которой, встречая конкуренцию со стороны искусственного ализарина[327], заметно, впрочем, падает и в оазисах Восточного Туркестана.

Основание описываемому городу положено было в 1763 г. постройкой крепостцы на правом берегу реки Манас. Тринадцать лет спустя крепостца была упразднена, а на ее месте выстроен был уездный город Суй-лай[328]. Границами уезда служили на западе – р. Кунтун, на востоке – Лао-шань-хэ. В период мусульманского восстания Манас прославился своей геройской защитой; он пал, не исчерпав всех средств к зайщите, благодаря измене дунганина Мади, предавшего юань-шуаня Си китайцам.

Мы выступили в дальнейший путь 28 октября при морозе в 20°. Реку Манас мы встретили в 213 м от городской стены. Она бежала стремительно, порывисто даже, одной волной набегая на другую и производя странный шум, отзвук которого поразил нас, едва мы выехали за городские ворота; он происходил от крошившихся льдин, разбивавшихся друг о друга, об устои моста и берега. Этот первый, самый глубокий и сильный, рукав Манаса не имеет брода под городом. Он течет здесь в крутых берегах и при ширине в 14–17 м достигает в фарватере глубины почти 3 м в половодье и полутора метров в холодное время года. Выстроенный через него мост имеет длину 21 м и покоится на крепких устоях, защищенных ледорезами.

До следующего многоводного протока Манаса оказалось около 5 км, которые мы шли большею частью галечником, поросшим местами мирикариями и облепихой. Но сай тянулся и дальше, причем самый крупный булыжник оказался именно в западном его борту, где протекал один из незначительнейших манасских рукавов.

На одиннадцатом километре от Суй-лая мы вступили в большое селение Ши-хэ-цзи со смешанным населением. Им закончился Манасский оазис, а дальше дорога выходила на солонцовую степь, поросшую камышом. В более сухих местах к этим камышам примешивался чий (Lasiagrostis splendens) и кустарник, иногда кое-где виднелись даже группы деревьев, тем не менее, благодаря отсутствию проточной воды, местность эта оказалась непригодной для оседлого человека; по крайней мере, проходя ею, мы нигде не заметили следов старой культуры.

Камышами мы шли километров пятнадцать до карагачевого леса, орошаемого восточным рукавом р. Улан-усу. Летом буйная, многоводная, она теперь совсем пересохла, и о ее недавнем существовании свидетельствовали теперь лишь до дна промерзшие лужи. Говорят, что такое пересыхание – явление обычное для этой реки и что жители раскинувшегося тут небольшого селения пользуются в холодное время года почти исключительно водою близлежащих солоноватых ключей.

В этом селении мы остановились, чем брат и воспользовался, чтобы поохотиться на водившихся тут фазанов; дорогой же мы то и дело вспугивали чилей (Perdix barbata Verr. et des Murs), немалое число коих и легло под меткими выстрелами наших ретивых охотников. Зато других оседлых птиц почти не встречалось, так что в этот день, например, наша орнитологическая коллекция обогатилась всего одним экземпляром красивой хохлатки – свиристеля (Ampelis garrulus L.).

В течение всего дня мороз был сильный, обещавший очень холодную ночь; но после 3 часов пополудни небо подернулось облаками, слабый западный ветер стих, и вечером температура опустилась едва на один градус против дневного максимума −12°. Утро 29 октября настало также тихое, ясное, хотя и морозное. К сожалению, горы все еще оставались в облаках, что мешало брату засечь знакомые вершины и тем выверить свою съемку.