По святым местам

То там, то здесь под горами у реки в легкой туманной дымке виднелись селения с белыми хатами, накрытыми низко надвинутыми на оконца камышовыми и драночными крышами.

И в каждом селении была церковь, но какая! Из дерева, она напоминала смереку, или по-русски – ель, с такими же лапчатыми ярусами крыш, крытых дранкой, и все это сооружение венчалось несколькими православными крестами.

Да, это была Закарпатская Русь.

Удивительный народ живет здесь. Народ, который говорит про себя: «Мы – руськие». Еще их называют «русины».

Митрополит Вениамин (Федченков), который, будучи в эмиграции, как активный участник белого движения, одно время служил здесь в сане архиепископа и окормлял православные приходы. Привожу его впечатления от Карпатской Руси и ее народа из книги «На рубеже двух эпох».

«1924/25 гг. Скоро мы поехали в свою Карпатскую Русь. Стоило увидеть первые лица, встретившие нас в храме села Лалово, как тотчас же стало ясно: это наши родные – русские! Будто я не в Европе, а где-либо на Волыни или Полтавщине. Язык их ближе к великорусскому, чем теперешний украинский. Объясняется это, по-моему, несколькими причинами. Прежде всего – географическими. Когда венгры, или, как их на Закарпатской Руси зовут обычно, «мадьяры», завоевали эти края, то они овладели, конечно, лучшими равнинными землями, а покоренных славян загнали в леса и горы. И эти горы спасли их. Спрятанные в их складках, удаленные от культурных разлагающих центров и путей сообщения, наши братья сохранились в удивительной чистоте расы и здоровья и в любви к своему русскому народу. Вторая причина была религиозная. Сохранив славянский язык в богослужении, даже и после насилия унии (XVI в.), они через него удержали связь с русским языком и Православной Русью. Какой же это был прекрасный народ!

Я думаю, что карпатороссы лучше всех народов, включая и нас, российских, русских, какие только я видел.

Какая девственная нетронутость! Какая простота, какая физическая красота и чистота! Какое смирение! Какое терпение! Какое трудолюбие! И все это при бедности».

Однако возвратимся к тому времени, когда мы вместе с коренным закарпатцем, русином Иваном Гойду ехали на его видавшем виды «Запорожце» по горным, раскисшим от осенних дождей дорогам. А ехали мы на самую Верхо-вину в глухие лесные места, в селеньице Малая Уголька к знаменитому и глубоко чтимому на Закарпатье старцу архимандриту Иову. К батюшке Иову у нас было важное дело.

Мой старый приятель Иван был натурой своеобразной, вольнолюбивой и, кроме того, женолюбивой. У него была такая жадная неистребимая страсть к несравненным чаровницам, закарпатским красавицам, что он был несколько раз женат и все не мог остановиться. Было такое дело, что его бывшие жены заманили его в хату, накинулись всем скопом и били, колотили его в свирепом восторге, пока не отвели душу. Когда они выбросили его во двор, то из ягодицы у него торчала вилка, а голова была раскроена велосипедным насосом.

Сам Иван про очередную жену в отставке говорил:

– А, чтобы ее, шалаву, Бог побил, она у меня столько добра понесла из хаты, что я остался гол як сокол.

Выслушав его сетование на очередное крушение семейной жизни, я сказал Ивану, что виноваты не жены, – на мой взгляд, добрые хозяйственные красавицы, а он сам, потому как в нем сидит лютый блудный бес асмодей, которого надо срочно изгнать, а то будет беда.

Услышав это, Иван оторопел и долго смотрел на меня непонимающими глазами:

– Ось лихо яке! Так во мне живе лютый бис асмодий, живе, яко селитер в потрохах. Як же его, вражину, выкурить из мене, а то ведь от жинок мне гибель иде.

– Никто не поможет, кроме батюшки Иова! – сказал я.

И вот мы поехали к нему. Проехали древний городок Хуст. После Хуста пошли истинно православные места. Здесь народ героически сопротивлялся униатскому окатоличиванию, и руками, и зубами держался за родное Православие. Проехали Буштыно и здесь вдоль реки Теребля стали подниматься по ущелью к селению Малая Уголька.

Ну вот, наконец, и Малая Уголька. Селение было внизу, а церковь на горе. Пыхтя и чихая мотором, машина поднялась в гору к церкви. Церковь небольшая, деревянная. При входе от самого фундамента, высокого, в рост человека, на гвоздях висело множество шляп различных цветов и фасонов. Это все шляпы прихожан. Значит, еще шла служба, и народу было полно. Когда вошли в переполненную церковь, я сразу ощутил, как теплое чувство Божией благодати согрело душу. Из алтаря послышался возглас:

– Святая святым!

Вскоре Царские Врата раскрылись, и на амвон вышел священник с чашей в руках «Боже правый! Не сплю ли я?» Я смотрел и будто бы видел воскресшего Серафима Саровского. Прекрасное, как бы в Фаворском Свете, лицо, неизъяснимо благодатное и простодушное. Голубые глаза, источающие доброту и какую-то детскую радость. Это был сам батюшка Иов. Он говорил на своеобразном русинском диалекте, который распространен в закарпатских горных ущельях. Но все было понятно. Вероятно, это был язык, со времен князя Даниила Галицкого до наших времен сохранившийся на Верховине.