По своему обычаю<br />(Формы жизни русского народа)

Около половины XVIII столетия тягости крепостничества продолжались, рекрутчина разрасталась; а потому количество беглых и разбойников не уменьшалось. Указ о второй ревизии 1745 года красноречиво свидетельствует, что в то время насчитали до 200000 беглых, которые только показали себя непомнящими родства. Немудрено поэтому встречать много сведений о ворах и грабителях в царствование Елизаветы Петровны: 1743 года в сельце Семеновском Дмитровского уезда разбойники-крестьяне отбивались от офицера с командой, 14 солдат ранили и прогнали всех военных; правительство решило послать против них другую добрую команду. В то же время 50 человек разбойников разбили в Астрахани купеческие рыбные ватаги, взяли большие морские лодки, пушки и порох и пошли в море. Около Москвы и по Владимирской дороге постоянно разбивали села и проезжих; по реке Воронежу в нынешнем Липецком уезде разбивали крестьян и грабили дома помещиков разбойники под начальством атамана Кнута.

В царствование Елизаветы Петровны прославилась своими разбойничьими похождениями Танька Растокинская, которая родилась или имела притон в селе Растокине (на реке Яузе по Троицкой Сергиевой дороге), отчего и получила свое прозвище. Похождение ее совершались в окрестностях Москвы; народ доселе сохранил предания об этой личности, указывая Танькину сосну, под которой собирались разбойники, и Танькину рощу, знаменитую грабежами до последних дней. Марьина роща иногда тоже служила притоном вольницы Таньки Растокинской и атаман-девица при случае любила разгуляться по Москве, где и поймана была на Петровском Кружале, или на винной выставке при Петровских воротах Белого города. Женщины, предводительницы разбойников, бывали и прежде Растокинской, например, по большой Сибирской дороге в 40 верстах от Казани существует овраг, который доселе называется «Дунькино ущелье»; там, по преданию, держала свою шайку грозная Авдотья и грабила проезжих купцов.

Большая часть разбойников бежали из общества, вынужденные необходимостью, от разных невзгод, недоразумений и безнарядья жизни. Права свободного житья, сложившиеся издавна и вошедшие в плоть и кровь русского человека, просили не тех обычных порядков, которые вводились сплеча и часто насильно, хотя вовсе несродны были народным стремлениям; а уклонявшийся от них становился преступником перед законом. Интересы администрации часто шли в разрез с нуждами и желаниями народа; живучие и упорные предания старины не ладили с административными нововведениями. Поэтому порядки, не отвечавшие стремлениям народным, породили увлечения, пьяные вспышки, — молодцы улетали в леса и степи или на реки и моря. Народ насильно притянут был в крепостное состояние, в которое прежде не верил; но практика неотразимой действительности показала ему, что он стеснен был окончательно в торговле и промыслах, подчинен вполне суду воеводско-боярскому, помимо суда земско-народного; личность и собственность его стали зависеть часто от произвола правителей. Крестьяне обречены были поддерживать государство и беречь его изнутри и извне своими силами и средствами, не щадя ни последней капли крови, ни последней копейки. Отдавая все, терпеливый русский человек далеко прятал в сердце свою раздраженную силу, все обиды и озлобления. Но когда становилось уже невмочь, многие поставлены были в горькую необходимость — бороться с тяжелой судьбой; протест открытый и правдивый уже стал считаться беспорядком и не в правилах закона. Часто невозможно было исполнить всех подавляющих требований, которые обильной рекой текли от лиц, заправляющих делами.

При таком тяжелом, а иногда невыносимом положении, многие бежали из общества и делались его отвержениками. И прежде шатался русский человек по широким тысячеверстным пространствам, но не со злым умыслом, а в видах изыскания лучшей землицы и прибыльных промыслов. Теперь же свободно шататься нельзя было: человек прикреплен был к месту, а землица сама стала крепостным достоянием казны, а не народа; поэтому бегство приняло другой характер. Лица, бежавшие от тягостных налогов, от волокиты приказного суда и от рекрутчины, наполняли постоянно шайки воровских казаков и разбойников. Тут можно было встретить членов всех сословий, пострадавших от несчастного семейного положения, юридического и экономического неравенства — беглых крестьян и солдат, разоренных торговцев и церковников. Вся голытьба, пьяницы и пропойцы, бедняки, подавленные горем, сходились в круговую и думали думу, как бы добыть зипунов и хлеба, а при удаче — пожить в свое удовольствие.