По тонкому льду

– Вы хотите сказать? – спросил меня Демьян.

– Нет. Сказано все.

– А ваше мнение?

– Я согласен с Перебежчиком.

– После провала группы Урала, – заговорил Демьян, –

товарищ Солдат предлагал мне прекратить связь друг с другом и свернуть боевую работу. Я сказал ему, что это паникерство.

Почва под ногами Геннадия неожиданно заколебалась.

Он не был подготовлен к этому.

– Я честно высказал свое мнение, – попытался оправдаться он. – Или, по-вашему, нельзя иметь свое мнение?

– Пожалуйста, имейте, – разрешил Демьян. – Но выполняйте мои указания. Вы обязаны искать предателя.

Провал группы Урала не эпизод, а звено из длинной цепи.

– А почему вы уверены, что в нашей среде предатель?

– обратился Геннадий к Демьяну.

– Вот это да! – воскликнул Русаков. – Я бы не сказал, что ты очень сообразителен для руководителя группы.

– Какой есть! – огрызнулся Геннадий.

– Плохо, – заметил Демьян. – А мы хотим вас переделать.

– Я не нуждаюсь в этом, – с раздражением бросил Геннадий. Он не мог совладать с собой и сорвался с нужного тона.

– Тогда я предлагаю вывести Солдата из состава бюро,

– медленно произнес Демьян. – Кто за это – прошу поднять руки.

Все произошло в считанные секунды. Геннадий не успел даже оценить происшедшее.

– И еще, – продолжал Демьян, – есть предложение освободить товарища Солдата от руководства разведкой и возложить это на Перебежчика. А Солдату поручим сформировать боевую диверсионную группу. Люди найдутся.

И хорошие люди.

Сгоряча Геннадий продолжал гнуть свое, хотя не мог не чувствовать отношения к нему членов бюро. Он напомнил, что в старшие группы назначен приказом управления и бюро не вправе отменять его.

– И шифр я никому не передам, – вызывающе закончил он.

– Попробуйте, – пригрозил Демьян. – Мы подождем три-четыре дня, а потом обсудим вопрос о вашем пребывании в партии.

Дальше идти было некуда. Геннадий сразу обмяк, как проколотая шина, сел на ящик и в состоянии крайней растерянности пробормотал:

– Хорошо. Я сам. Мне выйти?

– Ну зачем же, – возразил Демьян. – Давайте, товарищ

Челнок, докладывайте.

Демьян требовал от всех, чтобы именовали друг друга только по кличкам, и это было правильно.

Челнок зачитал листовку, воззвание к гражданам города и «поздравительные» письма пособникам оккупантов, подготовленные к распространению и рассылке. Люди из группы Челнока продолжали свою опасную и трудную работу, несмотря на усилившуюся слежку полиции и гестапо. Теперь дело не ограничивалось распространением листовок и воззваний. Пропагандистки Челнока вели беседы по домам, действуя на собственный страх и риск.

После Челнока я доложил бюро о выдвижении Кости и

Трофима Герасимовича – Клеща – на роль старших самостоятельных групп. Костя фактически уже является старшим, под его началом успешно работают три человека.

Кандидатуры утвердили без возражений.

На этом заседание окончилось. Члены бюро разошлись, а меня и Андрея Демьян задержал. Он хотел знать подробности истории с Дункелем-Помазиным. Андрей рассказал.

– Не выпускайте его из пределов видимости, – посоветовал Демьян. – Держите на прицеле.

Он считал, что Дункеля надо взять живым и воспользоваться его безусловно обширными сведениями о немецкой разведке.

– А если затащить Дункеля в ваше убежище? – высказал предположение Демьян.

– Что ж, это осуществимо, – согласился я. – Дункель, по-видимому, явится к доктору за пишущей машинкой, там мы его и захватим.

– А если не явится?

– Должен. Логика того требует.

– Это ваша логика требует, – заметил Демьян, – а он думает по-своему.

– Все равно отыщем, – твердо сказал Андрей. – Теперь его в лицо знают трое: Аристократ, Наперсток и Пейпер.

– Хорошо бы. – Демьян скупо, но как-то мечтательно улыбнулся. – Надо добыть его.

15. Новогодний вечер

Я не мог опаздывать к бургомистру. Я явился точно в указанное на пригласительном билете время – в одиннадцать часов вечера.

До этого мне не приходилось бывать у Купейкина, но его адрес я знал. Он занимал второй этаж небольшого каменного, хорошо сохранившегося особнячка. До войны в нем размещалась эпидемиологическая станция.

Жил Купейкин как у Христа за пазухой. Первый этаж особняка занимала городская полиция. Чтобы пробраться к бургомистру, надо было миновать вахтера, который поглядывал на каждого посетителя и проверял глазом – не схватить ли, не упрятать ли в кутузку.

Купейкина я увидел через окошко дежурного, он ожидал гостей и подал мне знак рукой: дескать, поднимайтесь наверх!

Дверь открыло единственное чадо бургомистра – его дочь Валентина Серафимовна. На ее длинном бледном лице я уловил выражение разочарования: она ждала, видимо, кого-то другого.

С деланной улыбкой Валентина Серафимовна приветствовала меня и пригласила в квартиру.

– Вы первый, – добавила она.

– Подчиненным положено приходить вовремя, – заметил я, раздеваясь.

Валентине Серафимовне минуло двадцать девять лет.