По тонкому льду

Высокая, сухопарая, с осиной талией, она наряжалась всегда в короткие платья, чтобы демонстрировать свои ноги, которые являлись ее единственным украшением. В семье дочь Купейкина занимала независимое положение и считала себя самостоятельной женщиной. Она работала переводчицей в гестапо и должность эту купила страшной ценой – предала своего мужа, который по заданию войсковой разведки пробрался в Энск для сбора интересующих фронт сведений.

Валентина Серафимовна была вероломным, самовлюбленным и мстительным существом. Даже сотрудники управы, люди с подмоченной совестью, и те не могли ее терпеть и за глаза называли гремучей змеей.

Дочь хозяина провела меня в гостиную, извинилась и оставила одного. Я уселся на диван, утяжеленный высокой спинкой, зеркалом, полочками и шкафчиками. Уселся и оглядел комнату. Просторная, с высоким потолком, она была заставлена громоздкой разномастной мебелью. Сюда перебрались из чужих домов доживать свой век ломберные столы, дубовые горки, шифоньеры, кресла, качалки, стулья, подставки для цветов.

В четырех разных по цвету, стилю и габаритам шкафах, занимавших глухую стену, покорно дремали бог весть когда плененные книги в хороших переплетах. Давно, видимо, к ним не прикасалась человеческая рука.

Я призадумался. Под Новый год принято вспоминать прошлое, заглядывать в будущее. Но я думал о настоящем.

Сегодняшний день, как и многие другие, для одних начался радостью, для других слезами, для третьих смертью. В

то время когда заседал подпольный горком, оккупанты провели в городе обыски. Делалось это в профилактических целях. Среди горожан уже ползли слухи, что больше сотни человек арестовано. Невзирая на пургу, начальник гарнизона приказал для устрашения населения в течение двух часов гонять по городу тяжелые танки. Они безжалостно перемалывали мягкий снег и обнажали черную мерзлую землю. Мои раздумья прервал звук шагов. Еще не старая, но бесцветная, убогая, страшно высохшая жена бургомистра ввела в гостиную субъекта огромного роста, с красной физиономией и очень неприятными манерами.

Это был начальник городской полиции Пухов.

– Надеюсь, вы знакомы? – обратилась хозяйка к нам обоим. «Ну еще бы! Как же не знать такого человека, как

Пухов?» Я встал, пошел ему навстречу и пожал здоровенную потную лапу.

– Вот и чудесно, – обрадовалась хозяйка и ушла.

Пухов выругался площадной бранью, прикрыл поплотнее дверь и сказал тонким, сиплым голосом:

– На кой дьявол устраивать эти сборища? Время ли сейчас? По городу рыскают подпольщики. Вот, смотрите,

– извлек он из кармана несколько смятых листовок и подал мне.

– Опять? – спросил я.

– Опять!

Молодчага Челнок. Он уже приступил к выполнению новогоднего плана.

– И разные, заметьте! – продолжал Пухов. – А знаете, какое поздравление прислали господину Купейкину?

Я отрицательно покачал головой.

– Ужас! Обнаглели, мерзавцы, донекуда. Они пишут...

Что «они пишут» – узнать не удалось: господин бургомистр, его жена и дочь торжественно ввели начальника энского гестапо, штурмбанфюрера СС Земельбауэра.

Честно говоря, я представлял себе начальника гехайместатсполицай2 более величественным по внешности, а он оказался маленьким невзрачным человечком с птичьей головой, крохотным острым подбородком и вогнутыми внутрь коленками. Левое плечо было ниже правого, кожа на лице дряблая, бледно-серого цвета. Из глубоких впадин мерцали, точно угли, маленькие крысиные глазки. И вообще в его облике чувствовалось что-то крысиное. То ли долголетняя профессия, то ли сознание своей силы делали выражение его лица невозмутимым.

Он заговорил со мной на жестком и тягучем диалекте баварца, задал несколько ничего не значащих вопросов, а потом оскалил в улыбке свои крупные желтые зубы, повернулся на каблуках и бросил в лицо бургомистру: 2 Гехайместатсполицай – государственная тайная полиция (сокращенно – гестапо).

– Вы пройдоха. Шельмец. Да-да.

Штурмбанфюреру СС разрешалось говорить все, что приходило на ум.

Купейкин вылупил глаза и покраснел как рак. Его супруга застыла с полуоткрытым ртом. Валентина Серафимовна недоуменно глядела на своего шефа, силясь понять, как принимать это – в шутку или всерьез. На лице начальника полиции я прочел что-то вроде удовлетворения.

Гестаповец сам разрядил обстановку:

– Что же получается? Господина Сухорукова, отлично знающего наш язык, вы держите при себе, а я мучаюсь без переводчика.

– А я, господин штурмбанфюрер? – с обидой в голосе и капризной миной на лице вопросила Валентина Серафимовна.

Гестаповец отмахнулся:

– Вы не в счет. Личный переводчик-женщина – это неплохо. Прием, банкет, интервью и прочее. А когда надо серьезно говорить с мужчиной – и не час, не два, а всю ночь, – тут я предпочитаю переводчика-мужчину. И выезды. А ваше мнение, господин Сухоруков?

Я ответил, что в работе полиции ничего не смыслю. Но мне кажется, что допрашивать удобнее всего на родном языке преступника, а переводчик – лишняя инстанция.