По тонкому льду

Вся передняя сторона кладбища была открыта. Раньше здесь стояла красивая, высокая, литая из чугуна решетка с узорами, осыпанная крестами и головами ангелов. Немцы еще в прошлом году сняли решетку целиком и увезли. Теперь оградой служили густые кусты колючей акации.

Остальные же три стороны кладбища ограждала прочная, сложенная навеки кирпичная стена.

У ворот, вернее, там, где раньше были ворота, меня поджидал Костя, одетый, как обычно, в полицейскую форму.

– Ну как? – спросил я.

– В ажуре. Тишь, гладь и божья благодать. Пошли.

– Нет, подождем еще одного.

По моим следам топал Трофим Герасимович. Увидев полицая, он остановился и, кажется, хотел быстренько улепетнуть, но я опередил его:

– Давай сюда, свои. Знакомься!

Трофим Герасимович и Костя молча пожали друг другу руки, и лишь после этого мой хозяин покрутил головой и сказал всего одно слово: «Здорово!»

Мы тронулись.

Окутанные сумраком и испещренные лунным светом кладбищенские дорожки разбегались во все стороны. Костя выбрал самую узенькую и повел нас по ней.

Все здесь одичало и заросло зеленью сумасшедшей силы. Было тихо, прохладно, пахло гнилью. Нигде не бывает так печально и жутко, как на кладбище ночью.

Через пять-шесть минут мы оказались у цели – на небольшой полянке, окруженной вековыми кленами и кустами жасмина. Он цвел, и его одуряющий запах кружил голову.

Полянка имела шагов двадцать в диаметре. Точно посередине ее, придавленный трехметровым слоем земли, а поверх нее грубо отесанной глыбой гранита, покоился прах купца второй гильдии Аверьяна Арсеньевича Шехворостова. На гладкой стороне гранита легко можно было разобрать три слова: «Вот и все».

Костя предупредил меня, что Вьюн, то есть Хасан Шерафутдинов, и его хлопцы будут наблюдать за Угрюмым от начала и до конца и появятся лишь в том случае, если

Костя подаст команду.

В нашем распоряжении еще имелось время. Мы облюбовали места для засады – в кустах жасмина, за стволами кленов, закурили и стали болтать о всякой всячине. Разговор сам по себе перескочил на Угрюмого.

– И такой гад, – сказал Трофим Герасимович, – был младенцем и сосал грудь матери. Скажи пожалуйста! Но здоровяк. Видать, на хороших харчах сидит. Справный мужик. С таким гляди в оба, спуску не даст.

– Посмотрим, что он скажет, – проговорил Костя.

– А куда ему деваться? Уж больно сильно наследил, –

заметил Трофим Герасимович.

На меня нашло какое-то возбужденно-веселое, игривое настроение. Я верил в успех затеянного предприятия. Мне всегда нравились такие столкновения лоб в лоб. Я рассказал несколько анекдотов, рассмешил своих друзей. Хотел рассказать давнюю историю о том, как однажды, сидя в засаде, заснул. Но тут закуковала кукушка: «ку-ку, ку-ку».

Четыре раза. Перерыв. Опять четыре раза, опять перерыв и еще четыре. Вьюн подавал условный сигнал.

– Гаси цигарки! – предупредил Костя.

Мы затоптали окурки и разошлись по своим местам.

Угрюмый появился минуты через три после сигнала.

Он шел неторопливой походкой. Выйдя на поляну, поднес к глазам часы и, замурлыкав себе под нос какую-то песенку, стал прохаживаться вокруг могилы.

Я раздвинул кусты и почти без шума вышел на поляну.

Но Угрюмый обладал отличным слухом. Он мгновенно обернулся, скрестил руки на груди, но не произнес ни слова.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Кому добрый, а кому и нет, – не особенно дружелюбно ответил Угрюмый, всматриваясь в мое лицо.

– Вы Лизунов?

– Вполне возможно. Разубеждать не собираюсь. – В

его голосе мне почудился сдерживаемый смех.

– Что вы здесь собираетесь делать?

– А вам зачем знать?

– Простое любопытство.

– Удивительно, я тоже любопытен: как, например, вы сюда попали?

– Заглянул на вас посмотреть.

– Вот оно что, – протянул Угрюмый с уже нескрываемой усмешкой. – А я пришел проведать могилу бабушки.

Он, подлец, балагурил. Балагурил с жестким спокойствием, не ведая того, что его ожидает.

У меня тоже не было оснований нервничать, и я отвечал ему в тон:

– Серьезно? Вы так любили свою бабушку?

– Представьте! У меня это в крови. Я воспитан на любви к покойникам. Как ночь – меня тянет к ним.

– Приятно встретить человека, так дорожащего родственниками.

Я стоял, глубоко засунув руки в карманы. Это было мое преимущество. Руки

Угрюмого лежали на груди.

Когда он сделал движение, я быстро предупредил его:

– Руки держите так! В

карманы не надо. Мне кажется, что вы хотели что-то вынуть?

– Вполне согласен, что вам так кажется. Я могу вас послушаться, могу и нет. Но вы меня заинтриговали.

Он говорил спокойно, с легкой усмешечкой. И это была не бравада, я сразу понял. Это было нажитое годами, вытренированное и хлад-

нокровное бесстрашие.

– Ну ладно, хватит, –

сказал я. – Приступим к делу. Почему вы не пришли на явку?

– Вы что мелете? Какую явку?

– Не валяйте дурака,

Угрюмый, – ответил я и назвал пароль.

– А память вам не изменяет? – продолжал он в том же духе.

– Нет, не изменяет.

– Ну ладно, – согласился он. – Вы, что ли, хотели меня видеть?

– Нет. Мы пойдем сейчас к тому, кто хочет вас видеть.