По тонкому льду

3 Крипо – государственная уголовная полиция в гитлеровской Германии.

4 Зипо – полиция безопасности.

5 ОКВ – верховное командование германских вооруженных сил.

годарным, великодушным. Это не какой-нибудь плебей без роду и племени. Он аристократ, патриций. Путкамер связан родственными узами с самой высшей немецкой знатью. У него неимоверное количество преданных друзей в стране и за рубежом. Он пользуется поддержкой сильных мира сего, Путкамер – это бог. Стоит ему замолвить словечко – и путь Земельбауэра к трудным жизненным вершинам будет устлан цветами. Ну, а если заговор сорвется, никогда не поздно отправить письма Кальтенбруннеру с такой, допустим, короткой припиской: «Изъяты у расстрелянного на днях дезертира». Тогда слово за Кальтенбруннером. Это далеко не Канарис, но лучше, чем ничего.

Вот какую игру затеял начальник гестапо!

Я спросил:

– Интересно, как поведет себя фон Путкамер, если показать ему письма?

Штурмбанфюрер пожал плечами, подумал. Что сказать! Путкамер, конечно, бог, но тут его могущество, быть может впервые, можно взять под сомнение. Аристократу хочется жить не меньше, чем простому смертному.

– Вы полагаете, он примет мои условия? – уточнил я.

– Уверен. Куда ему деваться! Эта публика держится с апломбом лишь до поры до времени.

– Я хочу, чтобы письма Путкамеру предъявили вы в моем присутствии.

– Эти идиотские письма укоротили мою жизнь по крайней мере лет на десять, – раздраженно проговорил гестаповец. – Но я согласен. Мне доставит удовольствие понаблюдать за физиономией этого «фона», когда он увидит собственные литературные упражнения.

Уточнив кое-какие детали и считая вопрос о Путкамере исчерпанным, я предложил начальнику гестапо подготовить мне списки арестованных, содержащихся при гестапо и в тюрьме.

Земельбауэр пожевал губами, глотнул воздух и философски заметил:

– Как странно устроена человеческая жизнь! Вчера я приказывал вам, сегодня – вы мне. А почему? Что произошло? Ничего особенного. Какие-то бумажки перекочевали из моего сейфа в ваш карман. Только и всего. Какая глупость!

34. На третьем этапе

«Опель» промчался по городу, перевалил через мост и выскочил в степь. На горизонте неровными зубцами вырисовывался черный гребень леса. Справа тянулся высокий –

колос в колос – хлеб. Под порывами устойчивого ветра он колыхался под солнцем золотистыми волнами.

Машина торопливо бежала в сторону леса, неся двух молчаливых людей – меня и Земельбауэра. Был еще и третий в «опеле», но он не в счет: это шофер. Кстати, он тоже молчал, выполняя положенные ему по должности обязанности и ничем не напоминая о своем присутствии. Я молчал и думал. Думал, вероятно, и штурмбанфюрер. Не может же человек не думать, готовясь к довольно необычному для него шагу? А Земельбауэру было о чем поразмыслить. Впереди встреча с Путкамером, тем самым Путкамером, письма которого укоротили начальнику гестапо, как он сам выразился, жизнь лет на десять. И не только укоротили жизнь, а отдали ее целиком в распоряжение подпольщиков. Один из этих подпольщиков сидел сейчас рядом с ним и вез его, мощного и всесильного начальника энского гестапо, «в гости» к Путкамеру. Со стороны, конечно, все выглядело иначе. Так, как подобает поездке штурмбанфюрера СС по своим служебным делам в сопровождении переводчика. Он, нахохлившись, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди, сидел и глядел вперед, в набегавший навстречу лес. Все должны были видеть, даже шофер, что начальник гестапо, как и прежде, грозная и важная личность и не его везут, а он везет маленького человечка-переводчика на деловую встречу в расположение школы абвера. И встреча эта секретна, осуществляется в интересах безопасности Германии.

Я тоже всем своим видом старался повысить авторитет господина Земельбауэра, сидел тихо и скромно сзади, на почтительном расстоянии от начальства и изучал затылок этого «юберменша». Мне нравилось играть свою новую роль. Пусть шофер, пусть сотрудники гестапо думают, что я только беззащитный исполнительный чиновник при штурмбанфюрере. Но сам Земельбауэр знает, кто сидит с ним в «опеле», кто сейчас хозяин положения.

Исполнение новой роли, признаюсь, доставляло мне немалое удовольствие. Мало сказать, удовольствие –

наслаждение. И не только потому, что я мстил этому ублюдку за причиненное им зло, заставлял его в какой-то мере расплачиваться за преступления. Мое честолюбие разведчика торжествовало. Да, сегодняшний Земельбауэр

– покорный, униженный, предупредительно-угодливый –

дело моих рук. Он страшен для других и жалок для нас.

Он ходит на невидимом поводке, как пес. А конец поводка зажат в моей ладони. Сегодня я приспустил поводок, и

Земельбауэр мчится вперед, мчится в лес, чтобы разыскать