По ту сторону

Невыносимый ужас сковал меня, я не в силах пошевелиться, и вижу, как из опрокинувшегося ковша выливается серебристая струя раскалённого металла. Давлюсь собственным криком, застрявшим в горле густой липкой мокротой. Немыслимо горячая струя падает мне на грудь и живот, прожигая насквозь ничем незащищённую плоть…

Картина резко меняется. Я по-прежнему обнажена, но теперь стою посреди трактира фрау Эльзы. Одна. Отворяется дверь и входит… Лариса.

Смотрит с укором:

– Ты украла у меня телефон!

– Что ты! Сама забыла в кармане куртки.

– Врёшь! Ты нарочно всё подстроила!

Лариса грозит мне кулаком… Нет, это не Лариса, а Барбара. Она улыбается ехидно:

– Глупая девчонка. Надела мужское платье и думаешь, что никто не заметит? Я тебя сразу раскусила!

Это уже не Барбара, а Сидония фон Борк. Или нет… Стелла?

– Жанна, они хотят забрать твоего ребёнка!

– Где мой малютка?! Отдайте мне его!

Я рыдаю в голос…

– Не плач, милая. Сейчас остужу твою головку… Вот так.

Ощутила приятное прикосновение прохладной влажной ткани к пылающему жаром лбу.

Открыла глаза – всё плыло и двоилось. В наклонившейся надо мной женщине узнала Ребекку, пожилую служанку.

Я жива, и в доме дяди Рича.

Только… лучше бы мне умереть.

– На-ка, попей, милая.

Я с трудом сделала несколько глотков из поднесённой к губам кружки. Поперхнулась, закашлялась.

Стала ощупывать своё тело – живота не было.

– Что с моим ребёнком?

– Он родился мёртвым, – ответила Ребекка. – Лежи, лежи! Вставать нельзя.

Служанка удержала меня. Впрочем, подняться я все равно не могла – совсем покинули силы.

Вновь провалилась в забытьё.

Когда опять пришла в себя, увидела дядю Рича и незнакомого мужчину с грубым лицом и красными волосатыми руками. Незнакомец положил ладонь мне на лоб, потом взял за запястье – щупал пульс. Наморщил переносицу и пожевал губами. Низко наклонился над моим лицом, дыхнув винными парами. Я попыталась отвернуться.

– Лежите смирно, – грубо сказал мужчина, оттянул большим и указательным пальцами веки сначала на одном, затем на другом глазу, заглядывал в зрачки, сопел.

– Ну, как она, док? – подал голос дядя Рич. И мне. – Это доктор Стоун, племяшка.

Хм, доктор! Скорее на мясника похож.

– Ещё сутки назад я бы не поставил и пенни на удачный исход, – заявил лекарь. – Преждевременные роды, осложнённые послеродовой лихорадкой и большой кровопотерей. Просто чудо, что она осталась жива. Теперь же появилась надежда. Я бы оценил шансы молодой леди, как пятьдесят на пятьдесят…

Он ещё что-то говорил, но я не слушала: едва сдерживала готовые вырваться наружу рыдания. Мой ребёнок умер, так и не успев увидеть свет.

Остальное теперь не имело значения.

Когда-то давно, будучи школьницей, я хотела заболеть: завидовала сестре Шурке. Она часто простужалась, и её каждый раз оставляли дома, в то время как я, здоровая, топала в школу. Вот бы сейчас нежиться в постели, – думала я, – пить чай с малиновым варением и лимоном, читать фантастику…

Да, здоровьем бог не обидел.

Это меня и спасло, А вовсе не микстуры, которыми пользовал так называемый доктор.

Из домашних разговоров я постепенно узнала, что произошло в тот день, когда на свою беду наткнулась на бунтовщиков, собиравшихся идти к дому Беркли и требовать от хозяина возобновления договора аренды земли.

Меня действительно намеривались взять в заложницы. Кроме того, йоменов взбесило вмешательство Джозефа, особенно удар, которым тот наградил одного из зачинщиков бунта. (Кстати, Джо поплатился парой сломанных рёбер. И ещё легко отделался). Увидев, что я удираю, несколько наиболее ретивых бросились в погоню, но в реку, вслед за мной, не полезли.

А дальше случилось вот что: Матильда не смогла (или не захотела) переплыть довольно широкий Эйвон и, не добравшись до середины, повернула обратно. Преследователи бросились ко мне, но увидели, как я корчусь в страшных мучениях, отказались от намерения пленить, и даже доставили домой. Было ли то проявлением милосердия, или они преследовали какой-то расчёт, а может, испугались ответственности – бог весть. Не оставили умирать, и это главное. А то лежать бы мне сейчас на местном кладбище – без вариантов.

Надлежащий уход и забота, которой меня окружили в доме дяди Рича, сыграли не последнюю роль. Я выкарабкалась. Молодой и крепкий организм сумел одолеть недуг – осложнение, вызванное преждевременными родами.

Гораздо хуже обстояло дело с душевным состоянием. Временами я жалела, что не умерла, пока была без сознания – отмучилась бы зараз, обретя вечный покой.

Слуги и домочадцы, да и сам дядя Рич, не обделяли меня вниманием, и это стало тяготить. Без их назойливого участия я, наверное, быстрее справилась бы с душевной болью.

«Не вставайте миссис Жанна, я подам вам судно».

«Ещё ложечку бульона, мэм. Вам нужно набираться сил».

«Жанна, я велю переставить твою кровать сюда, ближе к окну, хочешь?».

Как объяснить этим людям, что человек нуждается в личном пространстве, причём не только в физическом, но и в психологическом смысле.

Природа брала своё. Скоро я отменила прописанный Стоуном постельный режим, начала не только вставать, но и делать короткие прогулки.